– Я так на улицу выйду? Или это обойти можно?
Прохожий пожал плечами.
– А как это обойдешь – сегодня же ярмарка.
– Какая ярмарка?
– Какая – обычная. Обычно по субботам бывает, но завтра выходной сделали, так на сегодня перенесли. Лучше напрямик.
Кивнув, Вадим пошел между рядами. Почти сразу, удивленный, неожиданно для себя чем-то глубоко задетый, он сбавил шаг – то, что он видел, не было вещевым рынком, феерия самоделок, какой-то калейдоскоп безбашенной дизайнерской отсебятины были кругом. Ни одной фабрично изготовленной вещи – летяще-самоуверенные, озадачивающие, непривычные, вызывающие странную перемену в настроении товары.
Невольно подхваченный этой диковатой, карнавально-первобытной рекой, Вадим вновь двинулся между рядами.
От безумия экспозиции рябило в глазах – причудливый многобашенный торт с разноцветными цукатами в виде Кельнского собора соседствовал с какими-то авангардистского покроя куртками с ориенталистской вышивкой, явно самодельная устрашающих размеров бензопила отсвечивала зубьями пильной цепи рядом с подрамниками, на которых перетекали друг в друга сюрреалистичные инопланетные пейзажи, переливались лампочки самодельной цветомузыки, тут же громоздился в перекрученном извиве похожий на дерево инкрустированный самоцветами гардероб.
На удивление выразительная, чуть авангардистски преувеличенная копия Агесандровского Лаокоона и арбалет с лазерным целеуказателем.
Все было ручной работы и все было сделано здесь.
– Молодой человек, – чьи-то легкие пальцы чуть тронули Вадима за плечо. Машинально он обернулся – быстрая в движениях женщина с веселыми глазами уже держала в руках что-то стремительно снятое с вешалки. – Примерьте. Ну, пожалуйста.
Застигнутый врасплох, Вадим приблизился – в руках у женщины было длинное белое пальто.
– Я знала, что вас тут увижу, – глаза женщины блестели, – это для вас. Вы только посмотрите. Вы не думайте – у меня и зеркало есть.
Вынужденно взяв у женщины пальто и надев его, Вадим повернулся – узкое длинное зеркало на подставке поблескивало рядом с маленькой ширмой. Подойдя к нему, Вадим мгновенье с изумлением смотрел на собственное отражение.
Длинная, в талию, белая шинель с широкими отворотами и стоячим воротником летуче облегала его. Скроенная с каким-то дьявольским глазомером, похожая на длиннополую офицерскую форму времен Николая Первого, известную по карандашным портретам Лермонтова, она словно приподнимала и взвихряла, бросая волшебный отсвет. Не он, Вадим, а кто-то другой, тот, кем он был, быть может, лишь в редчайшие минуты небывалого внутреннего подъема и душевной свободы, смотрел на него из зеркала. Полный тайного внутреннего света, всевидящий и дерзкий, казалось, даже странно веселый, он словно был на пороге каких-то ослепительных свершений, чего-то такого, что должно было перевернуть и изменить мир вокруг, исцелить страждущих, зажечь новые светильники, открыть новые дороги, взметнувшись к небу, вырвать всеобщее счастье, и никакие силы зла не могли ему помешать.
