– Петух жив? – спросил он Ратмира.
Тот, на минуту оглянувшись, вернулся четко в прежнее положение.
– Да.
– Уже хорошо.
Так, ладно, все живы, все здоровы, по крайней мере, относительно того, что было не так давно. Теперь только встать и идти. Только физическое состояние, откровенно говоря, не очень, и дело не в скуле (не слабо по морде я сам себе дал), а в какой-то звенящей слабости в мышцах, да и во всем теле, как будто сутки напролет я тележки вроде этой разгружал, а потом сразу заболел чем-то длинным и противным. И настроение. Даже не пойму, какое у меня сейчас настроение, какое-то загруженное и тяжелое, ну да хрен с ним, нельзя на это обращать внимания, иначе совсем раскиснешь и поплывешь, а плыть не надо, надо идти. Подняв голову, он посмотрел по сторонам – туннель, прямой и низкий, уходил далеко во мрак в обе стороны, фонари, не такие, как раньше, – не под потолком, а сбоку, попеременно на каждой стороне, на стыке верхней дуги и боковой стены, – уходили в обе перспективы мутной желтой чередой. Вылезти отсюда, подумал Вадим; проводя рукой по дну тележки, он наткнулся на лежавший там противогаз – молодец Ратмир, догадался снять его с меня, надо только свернуть и упаковать; потянув противогаз, он увидел лежащий на нем листок бумаги, листок был с надписями, без пыли, явно свежий; взяв его, Вадим поднес его к слегка слезящимся глазам, листок был исписан от руки, резким, незнакомым, летящим почерком, это были стихи. Щурясь, шевеля губами, силясь понять, Вадим некоторое время смотрел в листок.
Пустые нервы, нет пути,
Дела и дни из ничего.
Из крови вырвано почти
Воображенья вещество.
И в новый день перетечет
Покой, топленый словно воск,
Что дальним ветрам не дает
Царапать твой открытый мозг.
И через мутный кровоток
Сердец, забитых на засов,
Идет медлительный поток
Из цепенеющих часов,
Из отдаленных голосов
И зимних снов…
И ты летишь из плена сна
На взморье ледяных оков,
Где к берегам несет волна
Созвездья нефтяных цветов.
Пустынный пляж, снегов черта,
Дай руку, посмотри вперед,
Простор, пространство, немота
Убитых холодом высот,
Твой выкрик ветер унесет
И не вернет…
Щурясь, Вадим непонимающе повернулся к Ратмиру.
– Что это, откуда это взялось, этого ведь не было здесь?
Неподвижно сидя, Ратмир молчал мгновенье перед ответом.
– Стихи.
– Вижу, что стихи, откуда они, кто их написал?
Не шевельнувшись ни единым мускулом, Ратмир еще мгновение молчал.
– Ты.
Неверяще Вадим секунду смотрел на него.
– Я?!
– Ты. – Ратмир немного помедлил. – Ты лежал без сознания. Потом очнулся. Попросил у меня листок бумаги. Я вырвал из тетради. Дал тебе. Ты взял. И написал стихи. Потом ты опять был без сознания. Потом опять очнулся. И написал еще. Немного.
