Прибыл он и в это утро. Вместе с ним приехал и возок Ряполовского. Воины кинулись было распахивать ворота, но государь повёл глазами на дверцу. Её и открыли. Иван в неё влез с трудом, пошутил:
— Без поклона нет молитвы.
— А без греха — святости, — в тон государю ответил Ряполовский, проворно юркая в проём, не помешало и дородство.
— Ловок! — удивился Иван. — В молодости, видно, силён был?
Князь Семён горько покачал седой головой:
— Эх, государь, все уже забыли удаль Ряполовского. Я ведь с Борисом Захаровичем Бороздиным да с его братом Семёном ходил выручать твоего батюшку ослеплённого. Тогда в Угличе с племяшом Шемяки схватился, а уж тот был медведь, не приведи Господь. Одначе зарубил я его. И за Шемякой гнался до самой Литвы. Забыли, эх-ма.
Ивану стало неловко. Дело то, само собой, давнее, когда двоюродный брат батюшки Дмитрий, прозванный за жестокий ум Шемякой, хитростью захватил отца Ивана в Троице-Сергиевом монастыре и ослепил государя, дабы завладеть ярлыком на великое княжение. Междоусобная война длилась долго, много было крови пролито безвинной. Выручил Василия тверской великий князь Борис, послал рать с воеводами Бороздиными в подмогу московскому великому князю. Иван ласково коснулся рукой крутого плеча Ряполовского, мол, прости, за делами и не то запамятуешь.
В большой приказной избе государя и боярина почтительно встретили подьячие-писцы, сняли с них с величайшим бережением шубы, шапки. Иван расчесал костяным гребнем русые мягкие волосы, оправил кушак на голубом кафтане, сел к столу. Видать, большая нужда его сюда привела. Писцы почтительно покашливали в кулаки, не смея поднять на государя глаз. Князь Семён не Глядя сунул руку за широкую спину, рыжий подьячий ловко вложил в мясистую ладонь листок бумаги, свёрнутый трубочкой и запечатанный сургучовой печатью. Ряполовский протянул письмо Ивану. Тот осмотрел его, спросил:
— Печать Хоробрита?
— Его, его, не сумлевайся, государь.
— А бумага чья?
— Кажись, фряжская. Новгород ведь с Ганзой торгует.
Иван недовольно хмыкнул:
— Что-то, Семён, у нас своего мало, больше иноземное. Сталь из Германии, зеркала и стекло из Венеции, бумазея из Ганзы, вино италийское. И бумага вот фряжская. Аль мы неумехи? Горько сие. Бумагу из чего делают?
— Кажись, из деревов, государь.
— Неуж леса у нас мало?
— Дай срок, батюшка, всему научимся.
Иван покачал головой, вернул листок рыжему подьячему.
— Чти, грамотей, вижу, горазд горло драть.
Дюжий писарь сконфузился, сломал печать, откашлялся и, стараясь, чтобы голос гудел потише, начал: «Боярину Семёну Васильевичу от Хоробрита низкий поклон и донесение...»
