Полковник де Трем решительно шёл к Монтобану. На ружейный выстрел от ворот он остановился и обнажил шпагу, сняв свой плащ, граф прикрепил его к эфесу, а сверху водрузил свою шляпу с пером. Левой рукой он поднял эту странную конструкцию высоко над головой. Складки плаща падали на его плечи. Издали он казался фантастически худым гигантом.
Толстый брабансонец быстро смекнул что к чему. Филипп пошёл дальше, но не сделал он и тридцати шагов, как громкое «Кто идёт?» раздалось в ночной тишине. Граф не отвечал и всё шёл вперёд. Красный свет блеснул на равелине, защищавшем ворота, раздался выстрел, и свист пули долетел до ушей ночных шпионов.
Граф де Трем продолжал идти или, лучше сказать, бежать. Раздалось несколько выстрелов, и пули пробили плащ и шляпу, доказав, что выдумка графа была не бесполезной предосторожностью. Он находился тогда в двадцати шагах от городской стены и изо всех сил бросил правой рукой приготовленный свёрток. С живостью отступая назад и всё защищаемой обманчивой картиной, увеличивавшей его рост до невероятных размеров, он услышал, как один из тех, кто безуспешно стрелял в него, вскричал:
— Ай, чем это попал мне в нос этот мародёр?
— Письмо! — отвечал другой.
Остального граф расслышать не мог.
Зоркий Грело не пропустил ни малейшего движения графа и спрашивал себя, видя, что королевские солдаты, привлечённые к траншее неприятельскими выстрелами, окружили его и в суматохе приняли за одного из своих: «Расскажу ли я об этом долговязому?»
Но он только осторожно протянул руку жалкому Рюскадору, который выбрался из жидкой грязи на твёрдую землю, трясясь, кашляя, отряхаясь, как перепачкавшаяся собачонка.
Когда граф де Трем воротился в лагерь, молодые люди украдкой проследовали к палатке Армана дю Плесси. Полковник был встречен на рву солдатами, которых привлекли ружейные выстрелы. Он понял, что благоразумие требует краткого объяснения его ночной прогулки.
— Я ходил осматривать стены крепости, — грубо сказал им граф, — и не хотел подвергать опасности никого из вас в этой экспедиции. Я опасаюсь вылазки на рассвете. Пусть все будут наготове и под ружьём.
Филипп воротился в свою палатку, но вместо того чтобы лечь спать, он закрыл руками своё бледное и расстроенное лицо, облокотись о стол, на котором он недавно написал маркизу де ла Форсу вот такое письмо:
«Де Нанкрей продал себя католикам. Король отказал в звании маршала Монтобанскому главнокомандующему, как доказывают эти строки, написанные его рукою. Тогда кавалер Рене предложил коннетаблю де Люиню выдать ему осаждённый город, если коннетабль даст ему группу избранных офицеров, подкрепив их полком, как только отворятся корборьесские ворота. По совету герцога Майеннского, коннетабль согласился, и де Нанкрей пустил три красные ракеты. Полк, который будет готов для неожиданного нападения, находится под командованием графа де Трема. Человек, уведомляющий об этом маркиза де ла Форса, носит звание, запрещающее ему участвовать в подобных делах; он полагается на благородство Монтобанского губернатора, что тот сохранит в тайне сие уведомление, которое спасает его, но погубит пишущего эти строки, если останутся следы».
