Его отчаяние казалось таким истинным, таким глубоким, что госпожа де Нанкрей попыталась сделать над собой усилие, чтобы водворить спокойствие в этой безумной душе.
— Граф де Трем, — сказала она, — после вашего поступка позволит ли мне совесть принимать человека, который стремится обесславить моего мужа и меня? Моя нежность к Рене как ни чиста и ни сильна она, омрачилась бы от соприкосновения к виновной страсти, которую я буду поощрять, если не скажу о ней моему повелителю и властелину! Поверьте, граф, не следуйте по пути, на котором вы встретите только несчастье!.. До окончания осады прекратите ваши посещения. Обещайте мне это, граф, и вдали от вас я сделаюсь вашим лучшим другом и, расставаясь с вами, уже даю вам доказательство моей дружбы, потому что протягиваю вам руку.
Эти слова, исполненные убедительной кротости, вызвали ложную улыбку на губах старого любезника, который принял за начало слабости кротость Сабины, основанной на её доверии к нему. Граф схватил протянутые к нему алебастровые пальчики госпожи де Нанкрей, продолжая стоять на коленях. Внезапная мысль мелькнула в его голове, мысль развратная, стремившаяся к достижению его цели.
— Когда я подумаю, — прошептал он самым ласковым голосом, — когда я рассчитаю, что я мог бы быть вашим отцом, то чувствую, какую привязанность имел бы я для дочери, похожей на вас, и спрашиваю себя, не ошибся ли я в своих чувствах! Сравните наши лета... Это моя отцовская нежность, отвергнутая теми, кто происходит от моей крови, обратилась на вас, единственная дочь моего сердца! У вас нет более родителей... не отдадите ли вы мне дочернюю любовь, которую их смерть оставила без цели? Я заслужу её, моя обожаемая Сабина. Согласитесь на этот мистический союз, и моё удаление сделается бесполезно.
Безмолвие молодой женщины, смотревшей на него с негодованием и отвращением, было неверно истолковано тщеславием старого щёголя. Решив, что жена Филиппа поддалась очарованию его пылкой речи, граф попытался обвить рукой её стан.
— Негодяй!.. Ко мне, Норбер! — закричала Сабина, вырываясь.
Дверь опять отворилась, но на этот раз в залу вошёл управитель замка, сжимая в руках пистолеты.
— Бог мне свидетель, — сказал он, — что я насилия не люблю, но по знаку мадам де Нанкрей я размозжу вам голову.
— Чтобы отмыть честь фамилии? — возразил граф де Трем, насмехаясь, несмотря на опасность. — Это справедливо, ты имеешь на это право, уверяют, будто ты принадлежишь к этому семейству... только с левой руки. Ты хочешь меня убить, мэтр Норбер, это довольно естественно со стороны побочного брата, неправильное рождение которого располагает ко всяким неправильным поступкам.
