Она подошла к двери в спальню и прислушалась, потом вернулась и спокойно продолжала:
— Городок маленький, всего шесть тысяч жителей. Стоит он на холме, прямо вдоль дороги. Найти его очень легко. Ателье расположено на вилле, там соответствующая надпись. Она гласит, что это филиал голливудской студии, но это не более, чем реклама.
Да, мысль была слишком многообещающая, чтобы пренебречь ею. Мне не терпелось пуститься в путь.
— Не беспокойтесь за Винса. Давайте ему бренди и вливайте кофе, пока у него не появится аппетит. Главное, пусть лежит спокойно в тепле.
— Ладно. Спасибо, что приехали, Стив. Теперь забудьте о том, что я вам рассказала о своем приработке и фотографиях, которые делал с меня Вальдо.
— Не сомневайтесь, — заверил я. — Если бы я так не спешил, я бы охотно взглянул на оригинал.
Я поднялся по ступенькам в «Фотостудию Стерджес». Был ослепительный полдень, и стены соседних домов так и дышали жаром. Со свежевымытой витрины на меня смотрели детские и взрослые лица, искусно обрамленные современными рамками. На заднем плане, в глубине, были представлены красотки в купальных костюмах разных моделей, запечатленные фотографом в самых причудливых позах: одна встала на цыпочки и отвела назад плечи, так что грудь выдается вперед, другая завела руки за спину и нагнулась, причем голову держит прямо, тут уж не только грудь выдается, но открывается перспектива аж до пупка. Такова современная техника. Снимите с девушки обе узкие полоски материи, и перед вами уже не полупорнография, но чистое искусство! То, что Рубенс творил кистью, современные мастера непристойности сооружают с помощью кусочка целлулоида и затвора фотоаппарата. Единственное различие заключается в том, что Рубенс при желании мог работать и по памяти. Да здравствует массовая культура, да здравствует массовое искусство, и к черту Лувр!
Я толкнул дверь, и над ухом звякнул колокольчик. Весь магазинчик был в четыре квадратных метра: прилавок, на который можно облокотиться, скамья, чтобы сесть, и шкаф, полный портретов и свадебных фотографий.
За стойкой была натянута парчовая занавеска, состоящая из двух полотнищ. Ко мне вышла женщина лет шестидесяти, полная, затянутая в черное платье с белым воротничком; кожа на руках была шершавая. Седеющие волосы забраны назад, за крупные уши, в которых поблескивали крохотные жемчужинки. В лице у нее было нечто козье. Два ряда ослепительно белых зубов, сделанных у какого-нибудь дешевого мастера, сверкнули в улыбке. Я подумал, что передо мной женщина простая и приятная, провинциальная домашняя хозяйка, которая хорошо сохранилась. От улыбки тонкие губы стали еще тоньше, в солнечном свете блеснули седые волоски над верхней губой.
