— И все же, пане граф… Я лишь вчера отправил к королю своего посланника, а уже сегодня вы тут…
— Не забывайте, — таинственно ответил тот, — у Короны везде свои уши и глаза…
Недвусмысленно улыбнувшись, он продолжил:
— Поэтому я тут, чтобы вершить правосудие и наказывать нечестивых.
— А у пана бургомистра неимоверное желание этому правосудию помешать, — ехидно добавил епископ.
— Вовсе нет, — пробормотал Шольц, — я только умоляю вас, граф, чтобы правосудие было милостиво… Это же просто бедная девушка. Обычная бедная девушка, сбитая с панталыку проходимцем лекарем по имени Доминик Гепнер. Именно он должен за все ответить.
— Эта «бедная девушка» — ведьма, пане граф, — спокойно заметил епископ.
Хих перестал жевать.
— Вон как?
— Умоляю вас, граф! — застонал Шольц.
Гость порывисто поднялся из-за стола. Остальные присутствующие вскочили вместе с ним.
— Отложить такое дело, — торжественно заявил он, — было бы преступлением с моей стороны. Я не могу сдержать себя, если сталкиваюсь с таким нечестивым делом, как колдовство. Все естество мое тогда клекотит и закипает, как котел со смолой, стремясь поглотить грешницу и воздать ей справедливых мук… Где она?
Якуб Шольц молчал. Силы, наконец, его покинули. Потеряв теперь всякую надежду, он сидел на скамье, опершись локтями на стол и низко склонив тяжелую голову.
— В стенах Высокого Замка, — ответил вместо него епископ, — под опекой бурграфа Сильвестра Белоскорского.
— Тогда я не медлю ни минуты, — проговорил Xиx и быстро направился из зала.
Слуга с удивительной ловкостью на ходу накинул на хозяина роскошный плащ и даже сумел пристегнуть портупею со шпагой.
Через четверть часа процессия, состоявшая из пеших и конных, отправилась через Краковские ворота Волынским шляхом мимо Онуфриевского монастыря к твердыне, которая совсем недавно была тюрьмой княжны Острожской. А именно в 1559 году, когда доминиканские стены не уберегли ее от ненавистного жениха. Теперь в могучей каменной тюрьме билось еще одно, правда, не столь знатное, но не менее нежное и испуганное девичье сердце.
Утренняя картина на дороге неподалеку от Высокого Замка ужасностью не уступала ночной. Участники процессии окаменели на месте, и только граф Хих с любопытством высунул голову из экипажа и как-то жадно сглотнул слюну.
Обгорелые листья и хворост, окропленные утренней росой, заполняли воздух едким смрадом, а обугленные трупы уже привлекли стаю голодных псов, что неистово терзала их, едва обращая при этом внимание на живых людей.
