Много ли, мало ли прошло времени, как-то утренней порой прилетела гусыня, села на крышу, услышала, как плачет в избе ребёнок, и запричитала:
Глазоньки твои, милый, не слезились бы,
Слёзоньки мои горючие не лились бы!
Вышла старуха:
— Кышш, кышш! Нашему маленькому покоя не даёшь! Отлетела гусыня недалеко, но как только старуха ушла, опять опустилась на крышу и запела, запричитала:
Глазоньки твои, милый, не слезились бы,
Слёзоньки мои горючие не лились бы!
Выбежал старик, заругался:
— Кышш, кышш! Что это повадилась летать к нам?
Снялась гусыня с крыши, через открытую дверь залетела в сени, а из сеней в избу. Сбросила гусиные перья, обернулась прежней красавицей и первым делом кинулась к зыбке, схватила сына, приласкала, приголубила. Потом обернулась к свекрови и проговорила:
— Вот и кончился сегодня срок волшебного заговора, и теперь никогда не понадобится мне обращаться в гусыню и никогда я больше не расстанусь с вами!
Старуха поскорее печь затопила, спалила гусиные крылья, и с тех пор Иван с Альдюк и с сыном да с родителями живут счастливо, никакой беды не знают.
Давным-давно это было. Прослужил Иван в солдатах двадцать пять лет, и отпустили его на все четыре стороны:
— Ступай куда хочешь.
Недолго солдат в дорогу собирался. Уложил в котомку хлеба краюшку, штоф водки, прихватил кисет с табаком и отправился в путь. «Пойду на родимую сторону, отца с матерью да братьев и сестёр повидаю», — думает.
Шёл он долго ли, коротко ли, дорожные припасы на исходе, а идти ещё долго надо. Сел на придорожный камень отдохнуть, пошарил в котомке, достал последний ломоть хлеба и только хотел закусить, как, откуда ни возьмись, появился перед ним стар-старичок:
— Подай, служивый, милостыньку!
«Сам-то как-нибудь обойдусь, — подумал солдат, — а старому, убогому, где взять?»
И отдал старику последний ломоть:
— Не взыщи, больше у меня ничего нету.
Поблагодарил старик Ивана, принялся за еду. А солдат поднялся, подтянул ремень потуже и пошёл дальше. Шёл, шёл и вспомнил: «Ведь в штофе водки ещё немного осталось, дай допью, авось про голод забуду». Достал из котомки посудину, а в ту самую минуту другой старик перед ним оказался:
— Ох, служба, болят мои старые кости! Угости водочкой, легче мне станет!
Подал ему солдат штоф:
— Пей, дедушка, на здоровье!
А сам стал путь продолжать. Дошёл до небольшой речки, присел на берегу и достал кисет. А табаку там осталось на одну цигарку.
В ту пору рядом с ним очутился третий старик:
