Уговаривал Александр неведомого ключника с таким жаром, как не говорил даже на последнем слове в суде. Красноречие подстегивал трясущий тело озноб. И невероятная слабость.
«Бежали от разбойников, попали в воду, нитки сухой нет, замерзаем, под порогом сгинем, грех на тебя ляжет, побойся бога», — это были не самые яркие его высказывания.
Возможно, сжалившись над бедолагами, а скорее, разглядев при скудном свете зари наступающего утра, что путников только двое, сторож отворил ворота. В приоткрытую дверь выглянуло благообразное лицо в рясе и меховой душегрейке поверх монашеского одеяния.
Ну что с вами делать, ведь не угомонитесь? Входите, коли так. Однако, времена ныне голодные, не обессудьте, кормить нечем.
— Хоть обогреться пусти, святой отец. Обсохнем и уйдем, — простучал зубами Лис. Андрейку же настолько колотил озноб, что он не мог произнести ни слова.
Монах проводил их в маленькую келью, единственным достоинством которой была слабо чадящая сырыми дровами печурка. Он бросил в топку пару полен и встал у дверей. Понемногу комнатка начала согреваться.
Не успели путники унять дрожь, как низенькая дверь распахнулась, и в келью вошел еще один представитель черного духовенства.
— Мир вам, — кивнул он в пространство, впрочем, взгляд администратора богоугодного заведения вряд ли можно было назвать мирным.
Цепко впиваясь в лица нежданных постояльцев, он, видимо, сумел составить мнение уже в первые мгновения.
Что вошедший имеет в местной иерархии изрядный вес, показало и то, с какой робостью поглядывал на него ключник, отворивший им ворота.
Скороговоркой повторив немудреную легенду, Александр впервые озвучил свое новое имя.
«Отставной военный, кавалерист? Ну-ну», — словно говорил скептический взгляд святого отца. Он, словно Пилат, потер сухие ладони и сухо произнес, обращаясь скорее к брату по вере: — Обогреть, и пусть идут с миром. До заутреней проводи.
Сторож разве что не отдал честь, преданно глядя вслед уходящему командиру.
После ухода начальства, монах явно повеселел. Поняв, что наказания за самоуправство не будет, он покосился на плотно прикрытую дверь и, разведя руки, пояснил:
— Строг игумен, не взыщите, православные. Погреться с четверть часа разрешил, и то ладно. А мог бы, и вовсе, прогнать. Кремень.
Поняв, что отпущенного времени на сушку не хватит, Александр глянул на старца.
— А что, дедушка. Не продашь ли ты какую-никакую одежонку? — протянул Саня, еще не имея твердого плана.
