— Мол, это твой последний концерт. Разочаровался в своем творчестве и решил уйти. Честно скажешь, без стонов и всякое такое. Можешь чуть трагизма добавить. Объявишь, отработаешь, и сразу, самолетом, в Москву. Ляжешь в клинику, пройдешь обследование. А потом, когда поправишься, снова попробуешь. Что там тебе понравится, то и будешь…
От этих слов у Андрея даже зачесалось в глазах. "Хороший, все-таки, мужик, этот Семен Яковлевич. — подумал он, читая неровные строчки. — И написал здорово. Может, чуть трагично, однако, кто его знает, как там принято, уходить… Я же не помню ничего".
— Ладно, я так и сделаю, — благодарно произнес он, — только… а можно, я просто буду рот открывать и все. Вы понимаете… . Тумба-Лумумба, тем более е… ый, язык не поворачивается.
— Да ради бога, Андрюшенька, — с искренностью подвыпившего человека рассмеялся Кацман. — Ты у нас звезда, тебе и карты в руки. — Может, еще что хочешь? Может, Маринку из подпевки позвать? Она, это, сам знаешь, мастерица… — Кацман вновь хихикнул, — на все руки, и не только, помнишь, как мы с ней… — он вдруг закашлялся и закончил уже без особого энтузиазма: — Так позвать или, может, не стоит?
— Да нет, не надо… наверное, — смутился Андрей. — Вы мне лучше гитару принесите, если можно. С нами ведь музыканты едут, я так понимаю.
— Гита… — Кацман даже поперхнулся. — А ты что, на гита… — он вновь осекся. — Да, да… Конечно, найду. У Пашки как раз акустическая. Сейчас сбегаю.
Он вернулся через пару минут, неся в руках большую концертную гитару в чехле.
— Только осторожно, он мне ее под честное слово дал… — зачем-то предупредил Семен Яковлевич, оживленно потер ладони и потянулся к стоящей на столике бутылке. — Ну что… давай, Андрюша, за чудесное возвращение. Михалыча бы стоило позвать, но он уже никакой. Я его спать отвел, — сообщил он, скручивая золотистую пробку.
— Я не буду, — твердо отказался Андрей. — Попробовал уже, когда в себя пришел, чуть не умер. Наверное, это от травмы… Не принимает организм.
— Да ладно… по капельке, — пренебрежительно скривился собеседник. — Никому еще от Мартеля плохо не было.
— Нет, — Андрей провел ладонью по гладкой коже гитарного чехла. — Я лучше… спать лягу. Можно?
— Ну, как хочешь, — в голосе Кацмана скользнула непонятная нотка. — Тогда, конечно… ложись. Утро вечера мудренее. Завтра в двенадцать тридцать прибываем. Потом в гостиницу, а в семь уже концерт. Ну, музыканты, девчонки туда к пяти подтянутся. Пока звук настроят, пока то-се. А тебя, уж как положено, к центральному входу на белом лимузине… все, как в листе заявлено, обещали обеспечить.
