— Не бойся, Дженни, — умоляюще прошептал он. — Дай волю своим чувствам, милая. Я не могу унестись вместе с тобой, но дай мне унести тебя!
— Че-е-е-е-е-енс! — Она выгнулась дугой в его руках. Под крепко зажмуренными веками вспыхнул ослепительный свет, пламя полыхнуло по всему телу. Она застонала, когда Ченс крепко обнял ее и зарылся лицом ей куда-то под подбородок. Она ощутила его слезы, и даже во всей своей невинности сумела осознать силу духа этого мужчины, который сумел подарить ей несказанную радость и сдержать свое собственное желание. — Никогда не прощу, что тебя не было во мне в этот момент, — прошептала она, часто моргая, чтобы согнать слезы с ресниц от необыкновенного ощущения счастья.
— А я бы никогда не простил себе, если бы это произошло, — ответил он. — Я обещаю, это больше не повторится.
Он встал и внезапно застыл, не в силах идти от боли.
Потом нагнулся и резко выдохнул, приходя в себя и усмиряя взбунтовавшееся тело.
Дженни трясущимися руками оправляла платье. Слезы текли по ее лицу, пока она методично выбирала из волос застрявшие соломинки и отряхивалась.
В очередной раз набрав полную грудь воздуха, Ченс выпрямился — как раз в тот момент, когда она пыталась справиться с выражением своего лица. Он понимал, что причинил ей боль, но боль в его собственной душе была во сто крат сильнее. Дженни не подозревала, что он был готов убить каждого, кто посмеет посмотреть на нее дважды. В его глазах она стала его женщиной. Но он не мог обладать ею. Все, что у него было, — это призраки и ежемесячное жалованье.
Слишком мало, чтобы осмелиться обладать наследницей ранчо «Три Т».
— Возвращайся домой, Дженнифер Энн. И никогда больше не приходи сюда одна. — Она услышала только грубость его тона. От душевной боли и слез, заливающих глаза, она не видела выражения полного отчаяния на его лице.
— Иди ты к черту, — проговорила она, проходя мимо и не поднимая голову.
— Уже пошел, Дженни, уже пошел, — прошептал он ей вслед.
Она вышла на солнце — и из его жизни.
Следующие два месяца показались сущим адом.
Дженни носилась с одной вечеринки на другую, словно бабочка, перелетающая с цветка на цветок. Буйство, казалось, стало для нее нормой.
Но Хуана считала иначе. Она видела, с каким лицом Дженни вернулась в тот день из амбара. Когда та проходила по кухне, Хуана незаметно сняла последние соломинки с платья. Она была потрясена горькой сардонической усмешкой, застывшей на губах девушки.
Что произошло между ее любимицей и старшим конюхом, старая женщина не знала, но чувствовала, что для Дженни это оказалось большим потрясением.
