Мартен медленно обернулся, его лицо словно преобразилось.
— Что?
— Вы сказали, что…
Мартен попытался улыбнуться:
— Что именно?
— Что было бы лучше, во избежание новых несчастий…
— Что было бы лучше? — Он провел рукой по лбу, как человек, который мучительно старается что-то припомнить. — Прошу прощения. Я так потрясен…
— Что даже забыли, о чем хотели сказать?
— Да… Совсем ничего не помню…
— Так что же вам известно? — снова спросил Мегрэ тоном, каким разговаривают с не слишком опытным преступником.
— Мне?
Теперь все его ответы будут одинаковы! Он, как говорится, валял дурака. То есть с удивлением повторял последние слова вопросов.
— Вы собирались рассказать мне правду.
— Правду?
— Хватит! Не валяйте дурака! Вы же знаете, кто убил Куше.
— Я знаю?
Если он никогда в жизни не получал пощечин, то сейчас оказался на волосок от хорошей оплеухи.
Комиссар, сжав зубы, смотрел то на неподвижно лежавшую женщину, которая спала или притворялась спящей, то на этого типа с осунувшимся после недавней истерики лицом, с припухшими от слез веками и отвислыми усами.
— Вы берете на себя ответственность за все, что может случиться?
— А что может случиться?
— Вы делаете ошибку, Мартен!
Мартен избегал смотреть в глаза Мегрэ.
— В котором часу должен прийти врач?
— Не знаю… Вечером…
Мегрэ вышел, резко хлопнув дверью. И столкнулся нос к носу со старой Матильдой, которая так опешила, что застыла на месте, разинув рот.
— Вам тоже нечего мне сказать? А? Может быть, и вы будете говорить, что ничего не знаете?
Матильда старалась прийти в себя. Привычным жестом старой домохозяйки она спрятала руки под фартук.
— Идите к себе.
Она зашуршала войлочными туфлями по полу, в нерешительности толкнула приоткрытую дверь.
— Ладно, заходите…
Мегрэ вошел, закрыв дверь пинком ноги и даже не взглянув на сумасшедшую, сидевшую у окна.
— А теперь рассказывайте все. Понятно? — И устало опустил свое грузное тело на стул.
— Прежде всего, они всю жизнь ссорятся!
Мегрэ молчал. Он по горло погрузился во всю эту грязь будней, более омерзительную, чем само преступление.
Перед ним стояла старуха со страшным выражением ликования и угрозы на лице. Она рассказывала. И еще много чего расскажет! Из ненависти к Мартенам, к убитому, ко всем жильцам дома, из ненависти ко всем людям. И даже из ненависти к Мегрэ.
Сложив руки на толстом дряблом животе, она стояла с таким видом, будто ждала этого часа всю жизнь.
На губах ее блуждала не улыбка, а выражение какого-то бесконечного блаженства.
