— Спасибо. Я зашел ненадолго. Мне хотелось узнать о здоровье госпожи Мартен.
— Вы очень любезны, — сказал Мартен. — Какой кошмар эти приступы!
— И часто они случаются у госпожи Мартен?
— Нет, редко. И главное, не такие сильные! Она ведь очень нервная. — Мартен посмотрел на него взглядом побитой собаки, едва выдавив из себя признание: — Я вынужден ее оберегать. Одно возражение — и она уже в ярости!
— Вчера вечером у вашей жены были неприятности?
— Нет, нет…
Он задыхался, с испугом озираясь.
— Заходил к ней кто-нибудь? Сын, к примеру…
— Нет. Сначала пришли вы. Потом мы пообедали. Затем…
— Что затем?
— Ничего! Не знаю… Все произошло само собой. Она ведь такая чувствительная. И столько пережила!
Думал ли он о том, что говорит? Мегрэ казалось, что Мартен болтает для того, чтобы убедить в чем-то самого себя.
— В принципе, что вы сами думаете об этом преступлении?
Мартен выронил из рук чашку. Неужели у него тоже не в порядке нервы.
— Почему я должен об этом думать? Уверяю вас… Если я что-то думаю, то я…
— Вы?
— Не знаю! Но это ужасно. И все произошло в тот момент, когда на службе так много работы.
Он провел своей худой рукой по лбу, сообразив, что ему надо собрать осколки чашки. Долго искал тряпку, чтобы вытереть пол.
— Если бы она меня послушалась, — сказал он, — мы не жили бы в этом доме.
Ясно, что он боялся. Его терзал страх.
— Вы ведь, господин Мартен, человек смелый и честный?
— Тридцать два года службы и…
— Значит, если бы вы знали что-либо, что могло помочь правосудию найти виновного, вы сочли бы своим долгом сообщить мне об этом?
— Разумеется, я бы сообщил… Но мне ничего не известно. Я сам бы хотел узнать. Ужас какой-то, а не жизнь!
— Что вы думаете о своем пасынке?
Мартен удивленно взглянул на Мегрэ:
— О Роже? Это…
— Бездельник, не так ли?
— Клянусь вам, он неплохой парень… Во всем виноват его отец. Моя жена всегда говорила, что нельзя давать столько денег молодым людям. И она права! Я тоже думаю, что Куше делал это не от чистого сердца, не из любви к сыну, к нему он был безразличен. Он давал деньги, чтобы избавиться от него и успокоить свою совесть.
— Совесть?
— Он же дурно поступил с Жюльеттой, не правда ли? — спросил он вполголоса.
— Жюльеттой?
— Да, моей женой… Своей первой супругой… Что он для нее сделал? Ничего! Обходился с ней, как со служанкой. Но она же помогала ему в трудные минуты. А позднее…
— По-видимому, он ей ничего не давал? Однако она снова вышла замуж.
Мартен покраснел. Мегрэ с жалостью и удивлением смотрел на него. Он понимал, что этот человек был ни при чем в этой потрясающей ситуации. Мартен лишь твердил то, что должен был сотни раз слышать от своей жены.
