В 1912 году он (14-ти лет) пишет стихотворение, обращенное к Богу, озаглавленное «К тебе, Христос» и посвященное тому, что не мирской жизни должен прилежать человек, а Богу:
К чему стремимся мы смущенною душою,
Что ищем мы в житейской суете?
Ужель достигнем в мире мы покоя?
Годом раньше (Катаеву 13 лет) в “Одесском вестнике” - газете местного отдела Союза русского народа – появилось иное стихотворение Катаева. На этот раз о - «племени Иуды», думающем только о себе и творящем в стране смуту и беззакония ради своих узко-еврейских выгод, и о радеющих такой напасти либералах - сторонниках равноправия, каковые не желают признавать помянутого бедствия и открывают ворота ему навстречу.
…И племя Иуды не дремлет,
шатает основы твои,
народному стону не внемлет
и чтит лишь законы свои.
Так что ж! Неужели же силы,
чтоб снять этот тягостный гнет,
чтоб сгинули все юдофилы,
Россия в себе не найдет?
А в 13 году (Катаеву недалеко до пятнадцати) тот же «Одесский вестник» помещает его новые стихи антиреволюционного содержания:
Привет Союзу русского народа
в день семилетия его.
Привет тебе, привет,
привет, Союз родимый,
ты твердою рукой
поток неудержимый,
поток народных смут
сдержал. И тяжкий путь
готовила судьба
сынам твоим бесстрашным,
но твердо ты стоял
пред натиском ужасным,
храня в душе священный идеал...
Взошла для нас заря.
Колени преклоняя
и в любящей душе
молитву сотворяя:
Храни Господь
Россию и царя.
В последней строфе пропущено сказуемое; на фоне охвативших автора и редакцию чувств они этого не заметили.
По случаю столетия войны 1812 Катаев сочинил и огласил на собрании патриотическое стихотворение с финалом: «Пока в России дух народный огнем пылающим горит, // ее никто не победит!» Стихотворение, впрочем, не получило успеха.
По свидетельствам и воспоминаниям самых разных людей – от Деникина до Маяковского – образованные русские подростки формировали тогда свое мировоззрение в 15-18 летнем возрасте, заново (и обычно навсегда) определяя тогда свое отношение к «вечным вопросам». Не был исключением и Катаев. Уважение к справедливости и хранящей ее государственности, отторжение политического террора и революционного насильничества, а также их оправдания и одобрения он сохранил навсегда; вражду к соответствующим традициям значительной части русского еврейства и русской интеллигенции – тоже (неимоверное количество евреев в ближайшем окружении Катаева, его евреи-друзья, жена и зять тут ничему не противоречат и никаких принципиальных перемен не знаменуют, так как в самой по себе национальности данного лица Катаев и до перелома не видел ничего умаляющего его личные достоинства и права, а с революционными евреями по доброй воле не якшался и после); но вот горнее, Бог как воплощение приоритета этого самого «горнего» перед неискоренимо низким «мирским», царь как самодержавный помазанник Божий, Союз Русского Народа и т.д. для него перестали существовать как нечто позитивное раз и навсегда. Уже в его текстах 1914-1915 года нет ничего, что выходило бы из круга сугубо «земных», условных и относительных ценностей, да так оно и осталось. Подробностей этого перелома, в отличие от его последствий , мы точно не знаем; Деникин о подобных вещах писал, вспоминая свое реальное училище: «Больше всего, страстнее всего нас занимал вопрос религиозный, не вероисповедный, а именно религиозный – о бытии Бога. Бессонные ночи, подлинные душевные муки, страстные споры, чтение Библии наряду с Ренаном и другой безбожной литературой… Я лично прошел все стадии колебаний и сомнений и в одну ночь (в 7 классе), буквально в одну ночь пришел к окончательному и бесповоротному решению…»
