Шиза?[111] Мне следовало онавидеть! Макул[112], Макул, ох-на зачим тя умре? На трудный четверст в утро? Всхлипы, что они навыплакали на Филлегана[113] рождестмисском[114] помине, все святоганы нации, распростертые в своем оцепенении и своем двенадцатирично[115] изобильном избытке завывания. Там были водопроводчики и сгустлуги и шериффы и кифаристы и мародеры и кинолюди тоже. И все они обеденились с великошумной вешоуолостью. Агог и магог[116] и на круг[117] от них агрог[118]. Для продолжения того празднования до Ханьихуннова[119] изничтожения! Кое-кто в кинкинохоре[120], больше же в канканоплаче. Раззвонили его на подъём и накачали его влежку. Он пьяный, но он крепко стоит на ногах Приам Олим[121]! Тбыло он был слывным работавшим весельчаком юнцом. Взбиточили его надгробный подушку-камень пирогом, откупорили его пиво-гроб! Э’эравигдер[122] в этом мыре услышишь ты сякой шум снова? С их глубокопретендующими вложениями и припыленными фиделиями[123]. Они положили его лицемвниз вдульпоследней постели. С бокалипсисом[124] финиски[125] перед ногами. И с заряженнымсгоркой бочонком гинесзиса[126] в головах[127]. Заготовь с лихвпой горючего зависни в пустословии запившего, О![128]
Ура, вот но молодой копьеносец для хмуросового шара повернулся на вид, что тавтологически то же самое. Ну, он живое существо так в барахтанье в своей массе как переросток вавилонства, письпусть чуть взглянем, посмотрим, на оних, ну, посмотрим писисвинский дадолг он должен, большоеблюдоблюдо. Ш[129] Хым! От Шоплистзода[130] до Бейливика[131] или от эшатуна[132] до баранбароноф[133] или от Кбереговью к Вокругголовью[134] или от подног холхма[135] до яровспышного глаза[136] он тихо растянулегся[137]. Да и в любом случае (горн!) от фьорда до фьельда[138] бухтыветровы гогобои оплачут его горопступом (хоахоахоах!) в плыветплылуплыл и всю с-ливви-длиной[139] ночь, долтливую пятлистую ночь, ночь околокольчиков, ее фьютифлейта в мудреных хореях (О карина![140] О карина!) разбуди его. С ее иссиван[141] ессаванами[142] и ее петырджекмартинами[143] обо всех о них своих и чужих[144]. Возделывая раскассу могнилы[145], рассказывая звон слезливого дрязного Тублина[146]. Молитва перед Обжорством. Но что же мы, геслы грубы, если мы хотим верить[147]. Так собери беддняка и передай киш[148] во славу зобью[149]. Оминь. Так оплачь нас. Дедадушка свален вниз, но бабусмешка насрывает банк на стол. Чьих будет на мясном отрубе блюда? Финврагот
