— И на кого ж теперь приплод записывать, чтоб не байстрючил при живом ещё тятеньке? — закончил Калистрат глупым безответным вопросом свои исповедальные слова.
Максимилиан с Лазарем в ответ тяжело молчали, не зная, с какого боку подступиться к беде нового знакомца. Да это чужое горе было им нужно, как пятая нога сивой кобыле! Никакого прибытка для самоутверждения.
— А не навести ли нам свой порядок в деревне? — вдруг оживился Максимилиан, оборотясь к сотоварищу. — Ты когти поточишь о чужие окорока, а я, между делом, червячка заморю, а то совсем скособочило с голодухи.
— Да я не против, — согласился Лазарь, — погоняем народец, раз самим в эту ночь схлеснуться не приходится. Так что, Калистрат, повеселишься от души. Веди новых гостей в своё змеиное логово, — и нечисть зашлась громким смехом, предвкушая невинную потеху.
В избе Клима Савватеевича праздник был в полном разгаре. Дым коромыслом, брага рекой и гармонь с присвистом. Прямо посередине покоя, впритык к столу с гостями, топтался Фаддей Карпыч, силясь сплясать и незнамо как понравиться хозяевам, позабывший с устатку про выкинутого за порог сынка. Клим не обращал на плясуна внимания, а утихомирившиеся Дементий, Софроний и Гавриил несвежими голосами подпевали гармонике матерной частушкой, заставляя жавшихся по углам родственных баб наливаться маковым цветом, а самых опытных невольно подпевать разгулявшимся брательникам тонкими голосами.
— Будет вам! — посреди этого разора вдруг возвысил голос Клим Савватеевич и встал из-за стола с бражной баклагой в волосатой руке, — всё бы вам гарцевать, нет, чтобы подумать, куда Фроську прислонить после такого позора с Калистратом.
— За меня и выдавай, — гаркнул, вдовый уже как год, Фаддей Карпыч, переходя с топота на вольный шаг. — Я весь сыновий грех покрою, если что пойдёт не так, — и он неразборчиво хватил кружку первача.
— Не-е, — разом протянули братья неудалой невесты, — это надо быть совсем без ближней жалости, чтоб тебе, старый пень, такой первоцвет на постой определить. Не в коня корм, если без солидного выкупа.
Все гости посмеялись такому анекдоту, а Фаддей по горячке брякнул:
— Я и мошной тряхну за-ради бабьей песенной услады, а ежели пониже пояса, то и наследство отпишу.
Тут уже прыснули в кулаки и девки с жёнами, а когда отхихикались, то пошли утешать Ефросиньюшку присказкой про старого коня и новую борозду. И как раз в это развесёлое время на всю пяту растворилась входная дверь и в избу ввалилась троица новых сотоварищей. Один в мокром платье и весь облепленный тиной, зато два других, хоть картины пиши, хоть любуйся как новой деньгой в день большого приварка.
