— Ты в этом уверен?
— Ну, не на все сто, конечно. Обходных путей всегда хватает. Ла-Манш недавно таджикская семья на резиновой лодочке переплыть пыталась. И через тоннель люди постоянно проходят. Кто ползком, кто пешком. Из Англии сюда бегут, из Франции — туда. Каждый год — сотни незаконных эмигрантов.
— Так в чем же дело? Что тебя удивляет?
— Меня не удивляет, а настораживает, — папа Сережа бережно пригладил на макушке редеющие волосы. — Меня, Жанночка, настораживает все неизвестное. И скажу тебе честно, для меня вопрос «как он сюда попал?» остается открытым.
— А ты закрывай его, папочка. Денис приехал ко мне, потому что я его об этом попросила. Сразу после того, как узнала о вашем отъезде в Канны.
Отец криво улыбнулся.
— И он примчался к тебе на крыльях любви.
— Ты не веришь в любовь?
— Я не верю в крылья. А когда я чему-то не доверяю, я начинаю тревожиться. И тревожусь, между прочим, за тебя. Все-таки ты мне не чужая.
— Потому и загранпаспорт забрал? У нечужой… Чтобы не улетела обратно в Россию?
— Поэтому и забрал, — не стал отпираться папа Сережа. — Переходный возраст — вещь непредсказуемая. Особенно у девочек. За вами глаз да глаз нужен.
— Значит, окружишь меня филерами?
— Зачем же, гуляйте себе на здоровье. Заодно навигатор проверите. Если что, всегда будем на связи… — он еще раз пригладил хохолок на голове. — Кстати, твоему разлюбезному Денису я номер снял. В ближайшем отеле. Так что наслаждайтесь Парижем вместе.
— Спасибо.
Покачав головой, отец поднялся.
— Пойми меня правильно, Жанн… Я не против ваших отношений, но мой тебе отеческий совет: приглядись к нему. Взгляни трезво и оценивающе, — пара ли он тебе? Ты знаешь, кто у него родители?
— Не бандиты, не волнуйся.
— Дети, — медленно и с нажимом проговорил он, — частенько повторяют дорогу своих родителей. Сама, наверное, знаешь: яблоко от яблони — и так далее… Так что присмотрись. Ты ведь любишь все красивое, любишь путешествовать, а жены библиотекарей обычно не роскошествуют. Вместо ананасов придется сухарики по вечерам грызть.
— Обожаю сухарики! — буркнула я.
Папа Сережа вздохнул.
— Да… Права все-таки мама. Капризная маркиза…
— В папочку, должно быть!
Он снова вздохнул. Да так глубоко, что шарик сумел бы надуть.
— Ладно, не будем спорить. Вырастешь, сама все поймешь. И простишь, надеюсь.
— Да я и сейчас все понимаю. Яблоко — оно ж от яблони!
Папа Сережа хрустнул костяшками пальцев. И поглядел на меня тяжело, точно вдавливал в плюшевое кресло. В одно мгновение я осознала, что испытывают его провинившиеся подчиненные. И поняла, отчего он стал таким большим директором. Власть — это даже не свинец и не золото, — какой-нибудь сверхтяжелый стронций. Потому и давит так тяжело.
