Знакомые подбадривали меня, хвалили, что я не пошла ко дну во время шторма, а выплыла на поверхность. Меня считали мужественной. Но на самом деле это было не так. И если я барахталась, выплывая, то лишь от страха. Потому что знала: стоит остановиться, и я немедленно окажусь на дне.
И все же в эти нескончаемо долгие дни случались моменты, когда мое сердце переполнялось счастьем. Точно в половине восьмого, когда отец еще спал, а мама принимала душ, я тихонько приоткрывала дверь в комнату, когда-то принадлежавшую моей сестре. В этой комнате, погруженной во мрак, я угадывала легкое посапывание, исходившее от детской кроватки. На ощупь, в темноте, я пробиралась к маленькому горячему тельцу, укрытому одеялом. Я принималась ласкать нежные щечки, волосы, прислушивалась к дыханию, которое постепенно учащалось, к сонному постаныванию, а потом вдруг раздавался тоненький голосок, пронзавший мое сердце нежностью: «Доброе утро, мамочка!»
Руки его обвивали мне шею, детские губки запечатлевали на моей щеке звучный и влажный поцелуй. Я зарывалась носом в его мягкую шейку, еще с младенческим запахом, жадно его вдыхая. Вот теперь заправлен полный бак. Я была готова встретить новый день.
Мы вместе приходили в кухню, где мама уже пила кофе, листая журнал. Поласкав Мину, их боксера, Жюль взбирался на колени бабушки, поглядывая на приготовленную для него тартинку с маслом.
— Привет, дружочек, как спалось?
— Смотри, бабуля, какая у меня футболка — с Человеком-Пауком!
Я хмуро здоровалась, и мама одаривала меня улыбкой.
— Тост будешь?
Каждое утро повторялось одно и то же. Мама знала, что аппетита у меня нет, что я лишь вталкиваю в себя необходимый минимум, чтобы не заболеть, но она также знала, что ей не откажут, поскольку мне известно, что эти усилия ей слишком дорого стоят.
Завтрак, приготовленный мамой! Если мне не изменяет память, такого не было с 1980 года. Уверена, что до нашего переезда к ним она и понятия не имела, где у них находятся чашки и ложки. На протяжении четырех месяцев я видела, как она занималась делами, на которые я считала ее абсолютно неспособной, с единственной целью облегчить мне жизнь, то есть дать мне возможность вновь обрести к ней вкус. Еще до нашего появления в кухне мама успевала застелить нам постели, убрать вещи в шкаф, приготовить целых два блюда (макароны и пиццу) и погладить футболку Жюля. Каждое утро она намазывала маслом тартинки и варила кофе. Как-то я даже застала ее в саду, когда она ждала нас к завтраку, за удивительным занятием: она делала вид, что подрезает розовый куст, — это она-то, способная засушить растение одним взглядом! Отношения у нас с мамой всегда были сложными, но не до такой же степени, чтобы я могла спокойно игнорировать ее старания.
