Он пошел прочь по причалу.’ Его обросшая голова на тонкой мальчишечьей шее выглядела странно и гротескно. Она была похожа на голову какого-то святого, сделанную из папье-маше и насаженную на палку. Я видел, как он вскочил на кокпит и снова начал возиться с мотором.
Солнце уже почти село. Когда оно коснулось воды, море и небо вспыхнули и загорелись красным пламенем, гораздо более ярким, чем пожар.
Пока не стало совсем темно, я обошел автостоянки в поисках старого «шевроле» Фреда Сноу. Мне казалось, что он где-то рядом. Я стал обследовать территорию бульвара, тянувшегося вдоль береговой линии.
Западная часть неба начала терять краски. Свет постепенно уходил из воздуха, но еще долго держался на поверхности воды. Казалось, небо опрокинулось в океан.
Я прошел несколько кварталов и ничего не обнаружил. Зажглось уличное освещение, и потемневшая поверхность воды вдруг засияла неоновыми рекламами мотелей и кафе. Я зашел в кафе на набережной и взял двойной рубленый шницель с картошкой. Все это я съел с быстротой безумно голодного человека и только тогда вспомнил, что с самого утра у меня во рту не было ни крошки.
Когда я вышел из ярко освещенного помещения, на улице стало совсем темно. Я бросил взгляд в сторону гор и был ошеломлен тем, что увидел. Пожар достиг таких огромных размеров, что в том районе темноты совсем не было. Отсветы пламени окружали город, и казалось, будто вокруг него разбиты бивуаки осаждающей армии.
Я снова принялся за поиски старого «шевроле» и обследовал автостоянки около мотелей, а также улицы, которые вели к железнодорожной ветке. Как только я отошел от бульваров, то сразу же очутился в гетто. Черные и коричневые ребятишки почти в полной темноте играли в свои спокойные игры. Из дверей полуразрушенных домов за ними — и за мной тоже — следили их матери и бабушки.
Наполовину перекрашенный «шевроле» Фреда я обнаружил в изборожденной колеями аллее за естественной оградой из пропыленных олеандров. Из него раздавалась какая-то музыка, а за рулем восседал маленький человечек в бейсбольной шапочке.
— Эй, друг, чем ты здесь занимаешься?
— Играю на гармошке.
Он снова приложил к губам гармошку, которая, как оказалось, страдала старческой одышкой, и извлек из нее несколько унылых хриплых нот. Похоже, этой музыкой он хотел выразить свои грусть и страдания.
— Вы очень хорошо играете.
— Это дар, в смысле — дар божий.
Он ткнул пальцем в сторону неба, скрытого от него крышей автомашины. Потом выдул еще несколько тактов и стал вытрясать из гармошки набравшуюся туда слюну. От него попахивало спиртным.
