— А скажи, Пётр Алексеич? Вот ежели все 10000 бусурман разом хлынут из крепости, сломя голову, сумеют твои войска их остановить и ополонить? А ить они хлынут, не сегодня, так завтра. Ты к этому готов? — озадачил я рассейского самодержца.
— Иван Игнатич, не блажи! — осадил меня царь-батюшка.
— Ну-у, Пётр Алексеевич, я могёт блажу иль не блажу. Ну, а коль хлынут, а ты не готов? Что делать будешь? Ить победа могёт обернуться поражением? Ты б распорядился зараннее, штоб напротив крепостных ворот им достойную встречу приготовили. Да казачков побольше туда стянули с пушками и умелыми пушкарями.
— Иван, а ты сам из каковских будешь? Какого роду-племени? — закинул удочку царь.
— Э-э, Твоё Величество. Долгая это история.
— А ты расскажи, ехать нам ещё долго. — не унимался Пётр.
— Ну штож, изволь. — тяжко вздохнул я и начал:
— Я вот ужо 15 лет под отчий кров пробираюся. Меня ить, с мальства татарва крымчатская в полон угнала из под Воронежа. И матку мою и сеструху. А батьку прям среди двора стрелами побили бусурмане. Два месяца до моря гнали. Заместо еды дохлой тухлой кониной кормили. Мамка так и померла в пути, животом маясь. А как пришли в Гезлёв, так сестру сразу какой-то мурза забрал, а меня и других мальцов на корапь погрузили и в дальние края завезли, в бусурманский Египед.
Тама, правда, кормили по-людски, одёжу, також, дали справную. Однакож били нещадно за любую мелкую оплошку и даже за разговор родной речью. Четыре года надо мной мамели измывались, на конях ездить учили, речь ихнюю и команды всякие. Саблями деревянными махать и копьями. Ну, и опять жешь молиться по-ихнему, по Корану.
А потома к нам в бурсу мурза приехал. Страшенный, аки смерть Господня, тощий да длинющий, аки оглобля. Он-то меня, да ещё десяток горемык-бурсачат к себе в поместье возле моря забрал. А через время мы с ним на остров Крету, в его владения переплыли. Тама я ещё два года в дружине евойной воинскую науку постигал, пинки и зуботычины от старших гридней терпел.
А как семнадцатый годок мне пошёл, зачислили меня на шебеку хозяйскую, в охранную команду. И стал я на той шебеке по морям мотаться.
Да только не долго мотался. Через полгода нашу шебеку венецианская галера на абордаж взяла. Хозяина-мурзу и почти всю охрану в том абордаже побили, а меня в цепи забили, да в трюм к веслу приковали. И четыре года я на этой галере веслом махал. Благо, наш Дожей богатым был, у него на каждую галеру две команды гребцов было. Покудова одна вёсла в походе таскает, другая об ту пору на берегу, в казармах язвы от кандалов лечит, мясо наедает, отсыпается на земле-матушке. А как те, из похода возвернутся, так, значит, наш черёд опять на цепь к веслу.
