— Молодец, подари мне цепочку; я буду носить на ней ключи от сундука.
— Как бы не так! — отвечал я. — Самому нужно.
— А! так ты привык быть на цепи! — Все захохотали: я чувствовал, что у меня выступила на лице краска, и не нашелся, что отвечать цыганке. — Коли ты не хочешь дарить, так вот я тебе подарю на память… — И она кинула мне в лоб цветок кассии, бывший у ней во рту. Точно пуля ударила меня… Я не знал, куда деваться, и был неподвижен, как доска. Когда она ушла на фабрику, я увидел цветок, лежавший на земле у ног моих; не знаю, что мне вздумалось, только я поднял его так, что товарищи не заметили, и бережно положил за пазуху. Первая глупость!
Спустя два или три часа, я все еще сидел и думал об этом случае, как прибегает в караульню фабричный сторож впопыхах, с встревоженным лицом. Он сказал, что в большой сигарной зале убита женщина и что надо послать туда караул. Вахмистр приказал мне взять двух человек и идти. Вхожу в залу; триста баб в рубашках или почти что в рубашках, кричат, воют, шумят, так что и грома Божьего нельзя было бы расслышать. Всматриваюсь в эту толпу и вижу: одна женщина стоит облитая кровью; на лице ее нарисована ножом, в два приема, буква X. Насупротив раненой, около которой суетилось несколько женщин, стояла Кармен; ее держали пять-шесть баб. Раненая кричала: «Духовника! Духовника! Умираю!» Кармен молчала: только скрежетала зубами да ворочала глазами, как хамелеон.
— Что тут такое? — спросил я. Нелегко было узнать, что случилось, потому что все работницы принялись рассказывать вдруг. Кажется, раненая женщина похвалялась, что у ней хватит денег купить осла на трианском базаре. «Вот еще вздумала осла покупать! — сказала Кармен. — Ездила бы себе на метле». Та отвечала ей, что на метле ездит не умеет, потому что она не цыганка и не дочь сатаны, а что Карменсита скоро познакомится с ее ослом, когда коррехидор отправит ее прогуляться на нем по городу и пошлет сзади ее двух лакеев, чтоб отгонять мух. «Постой же! — вскричала Кармен, — вот я сделаю на твоей роже водопой для мух…» И вслед за тем ножом, которым резала сигары, нарисовала она на лице ее крест.
Дело было ясное, я взял Кармен за руку.
— Ну, голубушка, — сказал я ей учтиво, — ступай-ка за мной.
Она взглянула на меня и как будто узнала.
— Пойдем, — сказала она с покорным видом. — Где моя мантилья?
Она накинула мантилью за голову, закрыла все лицо, так что виден был только один глаз, и смирно, как ягненок, пошла за солдатами. Пришли в караульню; вахмистр говорит, дело важное: надо отвести в тюрьму. Опять мне велено идти с нею. Два солдата пошли во сторонам ее, я сзади. Пришли мы в город. Сначала цыганка молчала, но в улице Змеи — вы знаете эту улицу, что извивается, как змея, — она спускает мантилью на плечи, открывает свое обманчивое лицо и, обернувшись ко мне, говорит:
