После чего с чистой совестью посылали на три буквы… Что до феминизма вообще говоря, тут я солидарен с каким-нибудь мафиозным крестным отцом: глыбина, матерый человечище, с места не сдвинешь, решает разобраться наконец с досадными помехами, угрожающими всему семейному делу, и призывает под светлые очи бабье, и говорит им: ну что, равноправия захотелось? А чего так долго молчали? Мы-то думали, вас все устраивает. Молчали, молчали миллион лет или сколько там, а теперь приспичило? Впрочем, я человек покладистый. Значится, так: в какое-то ближайшее время у нас должна открыться концессия где-то в пригороде. Если ничего не обломится, и если будете хорошо себя вести, та, кто его знает, может…
— Джон Сам?
Она чуть покачивалась на носках и неуверенно меня разглядывала. Девицы, какими бы ни были они мужеподобными и агрессивными, никогда не утратят этой манеры — уязвимого упования. По крайней мере, хотелось бы надеяться. На Дорис были просторные «хабешные» брюки и летная куртка, вся в заплатах: страховка от изнасилования, аналог газового баллончика. Это не помогало. Вот уж ее, сказал я себе, вот уж ее как раз имело бы полный смысл изнасиловать. С хорошим адвокатом отделаюсь парой лет. В тюряге нынче жизнь вполне сносная. Пинг-понг, телевизор, одноместные камеры.
— Садитесь, Дорис, — предложил я, ничем не выдавая волнения. — Пиво будете? Пол!
— Нет — просто воду.
— Минералку, или из-под крана сойдет?
— Сойдет, вполне.
С усилием выбравшись из-за стола, я дотащился в своем костюме (свободного покроя) до стойки — и обернулся. Дорис осматривала кабак наметанным взглядом антрополога. Несколько месяцев назад Филдинг прислал мне первую книжку этой цыпы, тонкий сборник рассказов. В Штатах у крошки Дорис все было схвачено — судя по вырезкам, которые приложили в лос-анджелесской конторе Филдинга. Для меня специально подчеркнули фразы, где тепло говорилось об оригинальности Дорис, о свежем подходе к эротизму. Книжка называлась «Ироничный возвышенный стиль» — наверно, не просто так. Один из рассказов назывался точно так же — видимо, опять не просто так. Поздно вечером я проглядел несколько из них, зевая и отчаянно борясь со сном, в поисках обещанного свежего подхода к эротизму. Прочел рассказ, называвшийся «Ироничный возвышенный стиль». Там было о бродяге, который изъяснялся одними цитатами из Шекспира. Все что он делал — это шакалил, цеплялся и клянчил, но при том сыпал сплошным Шекспиром. Этот старый бродяга — слов нет, как он меня достал. Но даже я понимал, что ритм диалога у нее — просто закачаешься. За это мы ее и подписали. Еще Филдинг назвал ее еврейской принцессой. Что да, то да, кусочек лакомый, североафриканская царица улья, смугляночка с адскими черными глазами и потрясающим, всю душу выворачивающим ртом… Ну и ну. Не удивительно, что она предпочитает рядиться черт знает во что. Но с такой внешностью, пожалуй, не совладаешь. Не задушишь, не убьешь. Меня проняло даже через многослойную пелену застарелого похмелья, через все семь покрывал.
