— Может, пьяные так же, — сказал я. — Ну, не знают, что на них смотрят. Вообще ничего не знают. Я-то точно ничего.
— Они не в себе, — кивнула Мартина, — это снижает пафос.
— Еще бы. Давай, не тяни, расскажи, что тогда стряслось. Мочи нет терпеть.
— Ты действительно ничего не помнишь? Или только притворяешься?
Я подумал и ответил:
— Сил моих на это не хватает. Может, если напрячься, я бы и вспомнил — но напрягаться нет никаких сил… Кто там был хоть?
— Те же; кто и в прошлый раз. Только мои друзья. Друзья Осси — они все… Та дама из «Трибека таймс», Фентон Акимбо — писатель из Нигерии. И Стэнвик Миллс, знаток Блейка и Шекспира. Осси хотел расспросить его о «Двух веронцах».
— И… что? — Ну и компания, подумал я. — Что дальше-то было?
И она рассказала мне, что было дальше. Как выяснилось, ничего особенно страшного. Я вздохнул с облегчением. Между нами говоря, я даже впечатлился. Судя по всему, я ввалился в без четверти десять с тремя бутылками шампанского, которыми, кажется, пытался жонглировать, и тут же все выронил. Кухня, сказала Мартина, превратилась в джакузи. Изрядно приподнятый, я уселся за стол. Потом я двадцать пять минут рассказывал анекдот.
— Господи Боже. Какой еще анекдот? Очень неприличный?
— Не помню. Ты тоже так и не вспомнил. Что-то о жене фермера? Да, и о коммивояжере.
— О Господи. А потом что?
Потом я заснул. Не просто отрубился за столом, о нет. Я встал, зевнул и потянулся, и метким броском рухнул на ближайшую кушетку. Потом я храпел, сопел и скрипел зубами почти три часа, пока не вскочил в начале второго, бодр и полон сил. Все уже ушли. Я тоже ушел. Потом вернулся. Потом опять ушел.
— А что я говорил Фентону Акимбо? Говорил что-нибудь?
— В каком смысле?
— Ну, там, не обзывал черным ублюдком, или еще как?
— Нет-нет. Ты только рассказывал этот свой анекдот, и все.
— Просто здорово.
— Правда, ты кое-что сказал мне. Когда уходил первый раз.
— Что?
Она улыбнулась, несдержанно, во весь рот — не по-взрослому. Как девчонка-сорванец. Которой она, в глубине души, по-прежнему оставалась. Да ну, какое там в глубине — почти на поверхности, в пределах непосредственной досягаемости.
— Ты сказал, что любишь меня.
И рассмеялась, все тем же своим диковатым смехом. На нас стали оглядываться, и она смущенно прикрыла рот ладошкой.
— А ты что сказала?
— Я? Сейчас, попробую вспомнить… Сказала: «Не дури».
— Может, это и правда, — высказался я, осмелев. — Ин вино… как там это, ну, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, и все такое.
