Полынина потянуло на улицу, в метель, в суету, в темноту. Город, как эпилептик, сначала ловил кайф в ауре наезжающего праздника, потом корчился в судорогах людских потоков, замирая на высоте припадков километровыми пробками, над которыми плыли плоские, бессмысленные, как сам праздник, автомобильные гудки.
Интернет раскрасился идиотскими новогодними картинками и открытками, почту распирало от не менее идиотских новогодних поздравлялок, и муторно было на душе. Почему-то вдруг стали лезть в голову забытые заграничные приключения, вспомнились обе жены и подумалось: а что с ними теперь?
Полынин отсидел пьяный новогодний корпоратив, сделал несколько визитов, без которых никак не обойтись в праздники, принял у себя несколько важных персон, а тридцатого числа написал Лизе, что встречать Новый год будет на природе с приятелями.
Он и правда собирался в модный загородный клуб, но, повинуясь странному порыву, позвонил накануне и сказал, что заболел. В результате чего тридцать первого утром он сидел на диване небритый и злой, глядя на печального Кузьму де Монте-Кристо, который сочувственно рассматривал хозяина. К обеду мэтр заставил себя встряхнуться, принял душ. Что-то пошло не так, сумятица возникла в ровном течении его жизни. Отчего? — он не знал. С этим надо было что-то делать, десятидневные праздники вдруг пригрозили издалека злой депрессией, а может, и злым запоем. Стало страшно.
Решение пришло, как это часто бывало и в жизни, и в работе, спонтанно, прорвалось, и Полынин уже знал, что оно верное, главное — не обдумывать его, делать так, как нашептывает интуиция.
— Встречу Новый год в машине, — решил Полынин, — никогда ещё не встречал, это будет даже мило.
В одну сумку он быстро покидал всякую мелочовку для поездок, в другую, большую, — бутылки коньяка и коробки конфет, которые в изобилии дарили на работе. В эту же сумку посадил Кузьму де Монте-Кристо, который явно обрадовался предстоящей дороге. Торопясь, вышел из квартиры. Поехал на лифте, по лестнице спускаться не стал, как обычно делал. Постарел, сгорбился вдруг.
Заглянул в жаркий, натопленный закут консьержки, которую все звали Халой за высокую, старорежимную прическу. Консьержка, увидев Полынина, расплылась в улыбке, — неровно дышала она к гламурному юристу в расцвете сил. Поздравил Халу с Новым годом, положил коробку конфет, вяло пожелал всего, чего можно.
— Спасибо, спасибо, Петр Иванович, — пропела Хала, — и вам всего, всего в Новом… А что это с вами? Выглядите плохо как, не приболели?
