Понятно, что нервы у Геннадия Ивановича были натянуты, как струна.
Однако он твердо решил, не уступив ни пяди, покорить Москву своей экзальтированной массовкой (ярким представителем которой была моя Филатова), так он их в хвост и в гриву муштровал.
Комиссара в «Оптимистической» играла жена Юденича — статная красавица. А главные мужские роли исполнял невзрачный на вид актер, ничем не примечательный, — очкарик в немодных очках с толстыми линзами в прямоугольной черной оправе.
(Мать моя Люся сказала мне однажды, мы с ней гуляли в греческом зале Эрмитажа:
— Смотри, все такие красивые, стройные — с греческими и римскими носами!.. Только Сократ — курносый, смешной, бородатый…)
Но как он играл! С каким азартом и пылом! Какое пламя полыхало в его монологах из «Города на заре»! С каким страшным треском он разрывал на груди тельняшку в «Оптимистической трагедии»! Какими испепеляющими эмоциями были наполнены сцены, где он из ничего сотворял миры. Он то ввергал тебя в пучины отчаяния, то возносил на вершины блаженства.
Неудивительно, что я влюбилась в него как сумасшедшая. Кажется, я еще не сказала, как звали моего кумира. Имя его экстравагантно, волнующе, неслыханно в нашей среднерусской полосе:
БУМА САНДЛЕР.
Каждый выход Бумы, каждый вдох, каждый взгляд я маниакально записывала на магнитофон. А дома чахла над горой пленок, как царь Кащей.
Свою молодую жизнь и нерастраченную любовь, а также могучий артистический дар он возложил на алтарь Мельпомены, и все это без остатка отдал театру «Скоморох». Мне же доставались только всполохи и отголоски грозовой бури, которую являл собой этот выдающийся актер.
Не помню, то ли Юденич, то ли Бума, не исключено — и тот, и другой, обитали в коммуналках около «Маяковской» или «Тургеневской», вот эти районы Москвы приходят на ум, когда я вспоминаю, как после репетиции мы мчали поздним вечером в такси, а может, и шли пешком к кому-то в гости пить чай. Помню на столе бутылку красного вина, а вот еды совсем не припоминаю. После такой изнурительной репетиции они с жаром производили разбор полетов, а я записывала, записывала, записывала.
Своей передачей на радиостанции «Юность» я собралась перевернуть мир. Человечество оцепенеет от ужаса, что до сих пор ни сном ни духом не ведало о существовании театра «Скоморох». Я выпущу в эфир огневую команду Юденича, как чертей из табакерки. В мыслях я уже приравнивала это историческое событие чуть ли не к открытию Америки. Мне мерещились праздники и фейерверки по случаю столь многообещающего прорыва. После моей программы их на ура примет театральная общественность, а чиновники из Министерства культуры поймут, что МХАТ и Малый отдыхают рядом со «Скоморохом» Юденича — потомком революционного театра Мейерхольда. Причем эксперименты Геннадия Ивановича в советской классике будут покруче хождения по проволоке и разных сальто-мортале в спектаклях Всеволода Эмильевича по пьесам Островского. А впрочем, таких удивительных театров еще не бывало в подлунном мире!
