К деревне они вышли засветло. Буран почти сбивал с ног, не давал дышать. Над крышами поднимался дымок, но ветер тут же срывал его и уносил прочь или норовил запихать обратно в трубу. Вошли во двор. Матвей отвел лошадь в стойло, почистил, накрыл старой шкурой, и пошел в дом. Лошадь всхрапнула, учуяв звериный дух, но и только.
Отец сидел у печки – лицо осунулось, волосы на лбу слиплись от пота, но глаза блестят по обыкновению весело и упрямо. Устал, конечно. Но виду не показывает. Мама выскочила во двор – проверить баньку. Она их ждала сегодня и баню протопила с утра.
Какое же это блаженство – после перехода по тайге и бурана зайти в парную! Ветер гудит за стенами, бросает в окно снег, а ты сидишь в тепле и вбираешь жар всем телом…
Утром Матвей выглянул в окно – света белого не видно, буран со вчерашнего не унялся. Правый бок, к слову, у него почти совсем не болел. Лишь иногда при неловком движении боль напоминала о себе, но березовые веники в отцовых руках, как обычно, сотворили чудо. Ветер носился по улице, поднимая в небо целые сугробы и разбрасывая их окрест, собирая и снова разбрасывая. В такую погоду никаких дел, кроме домашних. И они с отцом весь день управлялись по хозяйству.
А к вечеру в гости пришел Никодим. Зашел, как-то сразу заполнив всю горницу, уселся за стол. Поглядел на отца, на Матвея, потом сказал:
– Слыхали, Матвеи, чего делается?
Отец покачал головой:
– Нет, Никодим, только из тайги. А что делается? И где?
– Тут в соседней деревне церкву пожгли, а батюшку кнутами посекли, ироды.
Отец вскинул глаза:
– Кто? Как посмели?
Никодим усмехнулся мрачно:
– Знамо кто. Большевики эти. Сначала к батюшке белые пришли, за благословением, значит. Ну а следом красные. И за это самое благословение сначала кнутами секли, а потом церкву подпалили.
– А народ что же? Народ-то где был?
– А что народ? Когда батюшку секли, народ молчал. Ну а когда церкву подпалили – за вилы взялись. Убегли большевики, но обещали в силах вернуться и всю деревню кнутами запороть… Вот так.
Отец помолчал, сжимая и разжимая кулаки, потом спросил глухо:
– Значит, и к нам скоро припожалуют, так?
– Не знаю, Матвей. Могут. А могут и мимо пройти. Но народ ропщет.
– И что? Что толку дома на печи роптать? Придут – надо быть готовыми дать отпор. Не придут – и нечего самим лезть. Толку не будет.
Никодим молчал. Долго. Потом поднялся и в дверях сказал:
– Я подумал. Если придут – я с вами в тайгу. Там проживем.
Отец улыбнулся обрадованно и сказал:
