– А Анютку можно с собой?
Отец посмотрел на него, глаза его потеплели:
– Можно, сын. Люба она тебе, я же вижу. Можно и даже нужно. И Никодима с женой с собой зови. Завтра пойдем с ними говорить…
…Снежок похрустывал под ногами, солнышко светило по-весеннему, хотя на дворе – самое начало ноября. Матвей с отцом шагали по деревне к Никодиму и Анютке.
Скрипнула калитка, они поднялись на крыльцо, обстучали валенки, зашли в дом. В доме вкусно пахло рыбным пирогом. У Матвея сразу потекли слюнки – он очень любил рыбу во всех видах. А уж рыбные пироги так особенно! Анютка покраснела смущенно, увидев Матвея, потом шагнула навстречу, поздоровалась:
– Здравствуйте, дядь Матвей, привет, Матвейка!
Из комнаты вышел Никодим, пожал им обоим руки. Сели за стол, на который Анютка тут же выставила пыхтящий самовар и пышный рыбник. Никодим отрезал от него по хорошему ломтю и положил на тарелки, придвинул их к обоим Матвеям – старшему и младшему.
Тонкое тесто внизу, слой лука и рыбы, пышная румяная верхняя корочка – Матвей впился зубами в пирог и опомнился только, когда прожевал последний кусочек. Пирог был очень вкусным, с тайменем. Никодим с отцом вовсю обсуждали подробности ухода в зимовье, а Анютка спросила у Матвейки:
– Давай еще положу.
Матвей кивнул согласно и спросил:
– Мама пекла?
Анютка глянула на него, подбоченилась горделиво:
– Чего это мама? Я сама, – и прыснула, не сдержавшись.
Матвей улыбнулся следом, и принялся за второй кусок, прислушиваясь к разговору отца с Никодимом. Отец говорил:
– Не дело, Никодим, в деревне оставаться, когда придут. Сам-то ты ясно отобьешься. Привози их в зимовье.
Тот возражал, сжимая кулаки:
– Как можно дом бросать? Пограбят ведь, пожгут. Нешто не слыхал, что творят ироды?
– Слыхал, как не слыхать. Потому и говорю – в тайгу надо уходить. А уж там решать, как с ними бороться. Подумай.
Никодим помолчал, потом остро глянул на Матвея:
– Матвейка, скажи-ка мне – оборонишь ли Анютку и мамку ее? Сдюжишь?
Матвей прямо посмотрел ему в глаза и сказал, краснея от волнения:
– Сдюжу, дядь Никодим. Обороню. Но мыслю, лучше всем вместе оборонять.
Отец поглядел на него, кивнул молча, повернулся к Никодиму:
– Дело он говорит. Вместе сподручней будет оборону-то держать. Да и кто в тайгу за нами пойдет?
Никодим усмехнулся:
– Ну да, нашел кого спрашивать. Твой же сын-то. А как с остальными быть? Их, стало быть, пускай грабят? Так получается?
Отец нахмурился, но сдержался и сказал:
– Я за остальных не ответчик. Я за своих только отвечаю. И защитить их должен. И защитить я их могу, только убрав в тайгу. А потом уже и сюда вернуться можно. У остальных тоже зимовья есть. И многие туда припас по осени вывезли. Но в первую очередь я буду спасать своих. И тебя к тому зову. Думай. Я через пару недель на промысел пойду. Ты ведь не промышляешь? В деревне будешь. И если вдруг что, Матвей точно в тайгу поедет с матерью. За вами тоже заедет. Думай, Никодим, – он говорил короткими рублеными фразами, как будто гвозди забивал.
