Когда в следующий раз я встретила Рокки, на нем был точно такой же воротник.
— Бедный Рокки теперь будет петь сопрано, — пошутил Трент.
Сиджей рассмеялась, и дым пошел у нее изо рта и носа.
Вскоре после того как с меня сняли глупый воротник, мы начали ходить в «корпус искусствоведения» — мы приходили в тихое место, я жевала игрушку, а Сиджей играла с вонючими палочками и бумажками.
В корпусе искусствоведения все знали мое имя, гладили меня, иногда даже кормили. Здесь было все не как дома: дома только Сиджей обнимала и ласкала меня, Глория же каждый раз, когда я пыталась к ней подойти и поздороваться, меня отталкивала.
Глория никогда не прикасалась и к Сиджей, поэтому в каком-то смысле моей основной обязанностью было обниматься с Сиджей. Я чувствовала, как боль одиночества внутри ее таяла, когда мы лежали вместе в ее кровати. Я виляла хвостом, целовала ее и даже слегка покусывала ее руку — я была очень счастлива с моей девочкой.
Когда Сиджей отсутствовала, я жила под лестницей. Как-то пришел Трент, и они вместе с Сиджей сделали собачью дверь в двери в подвал, чтобы я могла выходить во двор, когда мне нужно. Я любила проходить через собачью дверь — с той или другой стороны меня всегда ждало что-нибудь забавное.
Иногда, гуляя во дворе, я видела Глорию: она стояла у окна и смотрела на меня. Я всегда виляла хвостом. Почему-то Глория сердилась на меня; впрочем, по опыту знаю, что люди не могут сердиться на собак вечно.
Однажды Сиджей пришла домой поздно, когда солнце уже село.
Она долго обнимала меня и была расстроена и печальна. Потом мы пошли с ней в ванную, и ее опять рвало. Я металась и нервно зевала — когда такое случалось, я не знала, что делать. Мы с Сиджей одновременно подняли головы и увидели в дверном проеме Глорию, которая смотрела на нас.
— Если бы ты поменьше ела, не приходилось бы выворачивать себя наизнанку, — сказала она.
— Ма-ма. — Сиджей встала, подошла к раковине и выпила воды.
— Как прошли пробы? — спросила Глория.
— Ужасно. Я ничего не получила. Похоже, если ты не играешь весь год в их драмкружке, тебя не запишут даже на прослушивание.
— Что ж, если они не хотят, чтобы моя дочь играла в летней пьесе, — пусть пеняют на себя. Никто пока не прославился, играя в школьном театре.
— Точно, Глория. Чтобы стать актером, не нужно вообще играть.
— Я вот в школе никогда не пела, и что?
— А я думаю, чего это за тебя дерутся все звукозаписывающие фирмы!
Глория скрестила руки на груди.
