Он любил ее линиями и красками.
Сильнее, чем любил Микеланджело.
Сильнее, чем Давида и извивающихся каменных рабов.
Оканчивали школу оба с хорошими оценками, среди лучших в городе, и это были цифры бегства и любопытства.
Кто-то на Мейн-стрит хлопал его по плечу.
Иные поздравляли.
Иногда, впрочем, случалось и небольшое недопонимание, невысказанное «за каким рожном тебе уезжать?» Лучше всего это выходило у мужичков, особенно у тех, что постарше, с их перезрелыми лицами и взглядами, туго сощуренными на солнце. Слова выходили кособокими:
– Уезжаешь, значит, в большой город, а?
– Да, сэр.
– Сэр? Ты, мля, пока еще тут!
– Черт… извините.
– Ну, главное не дай превратить себя в говнюка, усек?
– Не понял?
– Ты слышал… Не превращайся в то, чем становятся все сукины дети, которые уезжают. Не забывай, откуда ты, усек?
– Усек.
– И кто ты.
– Конечно.
Спору нет, Майкл Данбар был из Фезертона, и он был сукин сын и потенциально говнюк. Но дело в том, что никто не сказал ему: «И не делай такого, за что получишь прозвище вроде Убийцы».
Его ждал огромный мир, море возможностей.
В день, когда ожидались результаты экзаменов, на рождественских каникулах, Эбби сказала ему, что будет стоять возле почтового ящика. Он легко мог бы это изобразить.
Толща пустых небес.
Рука на бедре.
Она пеклась на солнце двадцать минут, затем вернулась во двор, где устроилась в шезлонге под пляжным зонтом, в тысяче миль от моря. Затем перебралась поближе к переносному холодильнику и фруктовому льду: боже, ей обязательно было нужно сбежать.
В городе Майкл швырял кирпичи парню на строительных лесах, который перекидывал их следующему, еще выше. Где-то совсем высоко кто-то укладывал эти кирпичи в стену, и так рос новый паб: для шахтеров, фермеров и несовершеннолетних.
Придя домой на обед, он увидел свое будущее: сложенное вдвое, оно торчало из ящика для рекламного мусора.
Не смутившись дурным знаком, он вскрыл конверт. И улыбнулся.
Майкл позвонил Эбби: она бежала к дому и запыхалась.
– Все еще жду! Я так понимаю, чертов городишко хочет не выпустить меня еще пару часов, чисто чтобы помучить.
Позже она пришла к нему на работу; подошла сзади и стояла, и он, оглянувшись, выронил кирпичи, один слева, другой справа. Повернулся к ней.
– Ну?
Она кивнула.
Она рассмеялась, а за ней и Майкл, но тут сверху между ними вонзился голос:
– Эй, Данбар, хер безрукий! Где мои кирпичи, ты, сука?!
Эбби, никогда ничего не упускавшая, крикнула в ответ:
– Стихи!
Усмехнулась и была такова.
