Какой же красотой я наделил её, сыграв для неё роль Пигмалиона.
Галатея! Как писал мудрый поэт:
«В тот миг она была моя —
Свежа, чиста. Я протянул
Ладонь — и, волосы ея
Собравши в длинную струну,
Вкруг тонкой шеи обернул
И задушил. Всё! Умерла
Она с улыбкой на устах.
Как хрупкой бабочки крыла,
Я поднял веки ей. А там —
Всё та же синь и чистота».
Малвани был прав.
Здесь тоже присутствовали отсылки к Пигмалиону и Галатее, но стихотворные строки существенно отличались.
Мои бывший напарник тем временем наливал молоко в чашку свежего кофе и насыпал сахар.
Когда я дочитал, он предложил одну чашку мне, и когда я согласился, сделал вид, что поражён до глубины души.
— Думал, ты слишком разборчив, когда дело касается кофе, — пробурчал он.
— А ты называешь кофе ту бурду, что вы здесь пьёте? — с усмешкой уточнил я.
Малвани был прав: обычно я пил лишь тот кофе, что предлагали в кофейнях в городе. А в участке заваривали слабое подобие этого напитка, разбавленные помои, которые обычно я считал непригодными для питья.
Но после сегодняшних событий у меня целое утро шумело в голове, я не завтракал и надеялся, что чашка даже такого кофе сможет мне помочь.
Малвани отхлебнул из своей чашки, и мы продолжили обсуждение.
— Письмо к Даунс написано тем же почерком, что и найденное сегодня утром в театре «Гаррик». Написано на такой же голубой бумаге. У нас имеются две отсылки к «роли Пигмалиона». Кто ещё играл в городе Пигмалиона, кроме Тимоти По? Естественно, за последние пару лет. Я получил подтверждение тому, что у По была главная роль в спектакле, поставленном прошлой осенью. — Малвани был явно доволен своей работой. — Все остальные актёры из постановок последних лет находятся за пределами города. В Нью-Йорке остался только мистер По.
— Стой, — прервал я Деклана, вытаскивая свою записную книжку и показывая ему оставленные Тимоти записи. — У них разный почерк. Отличается и размер, и форма букв; они по-разному пишут буквы «п» и «и».
Малвани пару секунд рассматривал строки в моей книжке.
— Это ничего не значит, — заключил он. — Он мог просто изменить почерк, вот и всё. И в обоих случаях слова написаны без нажима, лёгкой рукой.
В этом он был прав, но я продолжал не соглашаться.
— В записях По нет наклона. И его буквы маленькие и округлые, а не острые и вытянутые. Было бы сложно подделывать всё это в целом письме.
Пару секунд мы помолчали.
— Вернёмся к Пигмалиону, — произнёс я. — Сколько людей видело спектакль? Наверно, тысячи, ведь шёл он несколько недель. Нет никакого смысла подозревать ведущего актёра, а других — нет. Любой, видевший пьесу, достаточно знаком с сюжетом, чтобы написать эти письма и убить женщин.
