— Ожил бродяга… Ну чего ты? Вижу же, ожил…
Улыбка медленно сошла с физиономии Панюшина — у кровати стоял капитан Козулин в белом халате, с букетиком гвоздик в одной руке, и сетчатой авоськой в другой. В авоське, обалдевший Панюшин заметил несколько апельсинов и пару бананов.
— А я вот фрукты принес — Козулин неловко потоптался у кровати, затем осторожно примостил авоську у крашенной белой краской тумбочки. — Апельсины, бананы — в них говорят, витаминов много.
Цветы Козулин поставил в стоящий на тумбочке стеклянный графин с водой. Панюшин сглотнул. Какой-то театр абсурда — не хватает только, чтобы сейчас открылась дверь, и Пашка-Бугай привел на цепочке дрессированную старуху-самогонщицу.
Козулин тем временем, притащил стул, сам примостился рядышком. Ни дать, ни взять — родственничек. Не хватает еще разговоров о драгоценном Панюшинском здоровье…
Козулин шумно вздохнул.
— Ну как ты, Юрка? — вопрос повис в воздухе…
Кстати, что это за место? Больница? — комната вроде не похоже на палату, какие-то нелепые обои, единственное сходство — два блестящих штатива по обе стороны кровати. В штативах укреплены вверх дном медицинские бутыли, из резиновых пробок торчат пресловутые прозрачные трубки. Ну, тумбочка — еще туда-сюда, хотя хрен его знает, какие нынче в больницах тумбочки стоят… Что еще? Ну, зеленеют сосны за окном. Теперь понятно — он в загородном домике давешнего громилы. Все вполне логично и объяснимо — избивали Юрку именно здесь, здесь же и определили в мягкую кроватку, зафиксировав как следует (Панюшин скосил глаза), широкими эластичными бинтами. Непонятно одно — какого хера, собственно, делает здесь командир спецотряда, и что это за дешевое представление он устроил?
Последний вопрос, очевидно, был нарисован на лице Панюшина, вернее на свободной от бинтов части лица, поскольку Козулин довольно ухмыльнулся и поскреб ногтем плохо выбритую щеку.
— Я это… ну типа извиниться хотел… Мы ж с тобой Юрка… — Козулин дернул кадыком, и пораженный Панюшин увидел, как под воспаленными веками капитана блеснули крупные слезинки. — Эх были времена… А помнишь…
Козулин не выдержал и махнул рукой, очевидно от переполняющих его чувств. Он чего то бормотал, время от времени вытирая мокрое лицо, а Панюшин оторопело слушал, пытаясь понять — то ли он сошел с ума, то ли сошел с ума капитан, то ли все в порядке и этот мир просто встал вверх тормашками и нужно немножко подождать, чтобы вся абсурдность начала казаться чем-то вполне нормальным и объяснимым.
