Общий итог всего этого глобального процесса — низкое качество осознанного чтения, потеря половины смыслов. Естественно, примитивный языковой уровень вполне подходит для бытового трёпа и чтения всяких «Ходячих мертвецов», но исключает понимание текстов более серьезных. И это относится к любому предмету: всем учителям знакомы так называемые «доклады», когда подросток просто скачивает что-то из интернета и читает по бумажке, абсолютно не вникая в смысл. Удивительно ли, что с восприятием поэзии вообще произошла катастрофа: метафор и подтекста почти никто не понимает, оттого большинство детей при виде стихов испытывает непередаваемую скуку. Вот признание одной из тех редких девочек, которые являются исключением: «Сейчас кого из знакомых не спросишь, любит ли он стихи, в ответ чаще всего слышишь „нет“. Вот тогда недоумение охватывает полностью, и ужас тоже. Есть, конечно, единицы, которые что-то читают, но, когда начинаешь расспрашивать, оказывается, что авторов человек не знает, а некоторые стихи из групп в „ВКонтакте“ ему нравятся».
Еще один аспект — юному существу нужна не просто литература. Ему нужна литература про него. Он может представить себя д’Артаньяном или Гарри Поттером, но уж никак не тургеневским Бирюком. И все, что не про него, ему глубоко фиолетово. Занимают его проблемы любви, дружбы, отношений со взрослыми, а вовсе не словесность как таковая. Понятное дело, эстетические цели его совершенно не волнуют. «Подростковый возраст есть разгар кризиса идентичности…» — написал один очень неглупый мальчик. Но поиски идентичности сталкиваются с трудностью восприятия классики: «Ромео и Джульетта» ведь тоже про любовь, но язык-то какой сложный! Да еще стихами! Поэтому в основном детьми востребована лишь та литература, что считается подростковой (например, повести А. Жвалевского и Е. Пастернак). Не буду утверждать, что у меня в подростковом возрасте было все по-другому, нет, точно так же. Как-то раз в пионерлагере хотели наградить за что-то литературоведческой книгой о Блоке, но я попросила заменить ее на повесть, в которой девочка перевоспитывала трудного мальчика. Словом, книга служит зачастую чем-то вроде руководства по психологии. Утопическая идея, конечно, но я бы ввела в школе еще один предмет — межличностные отношения на материале «легких» книжек.
А как же программа? Классика? Что делать, если работать надо не с юными Ломоносовыми, рвущимися к знаниям, а с совершенно другим контингентом, который вовсе не будет благодарен за увеличение корпуса изучаемых произведений, а напротив, постарается «продинамить» ненужный предмет? И тут хочется сказать несколько слов о родительском влиянии, о способности направить ребенка в нужную сторону, задать вектор, воспитать вкус. Иногда позиция родителей озадачивает. «Зачем вы пихаете детям Гоголя? — раздраженно заявляет одна из мам. — Лично я терпеть не могу Гоголя». «Я считаю, что человек должен читать то, что он хочет, поэтому разрешаю ему читать книги, от которых он получает удовольствие. Я не должна нарушать его свободу личности», — говорит другая. И как ей объяснить, что книга, написанная по американскому постапокалиптическому сериалу, строго говоря, вообще никакого отношения к словесности не имеет. При этом «Алису в стране чудес» или Жюля Верна она искренне считает скучными и занудными. Очень редки в наше время традиции семейного чтения хорошей литературы — ясное дело, что все загружены на работе, но ведь на поход в кино или на устройство детских вечеринок время всегда находится. Просто совместное чтение как-то выпало из числа семейных приоритетов.
