Эйтан подумал, не почитать ли немного, но понял, что нет ни сил, ни желания. Достаточно на сегодня чужих мыслей. Со своими бы разобраться.
Он закрыл глаза. Попытался выбросить из головы всю суматоху прошедшего дня. И позволил воспоминаниям унести его далеко отсюда.
* * *
Вот он маленький мальчик. Стоит у окна детской. Старая сосна, разросшаяся возле самого подъезда, кажется ему настоящей лестницей в небо. Если растереть в руках ее иголки, ладони будут долго пахнуть смолянистой хвоей.
Вдоль дороги держат равнение стройные ряды кипарисов. Они защищают город от неведомых темных сил. Никаких сомнений здесь быть не может. Иначе к чему эта выправка? И зеленая, как у солдат, форма?
Вдалеке переливается лазурью морская гладь. При взгляде на нее захватывает дух. Белые треугольники парусов неспешно парят над волнами. Тающая в вышине предзакатная дымка будоражит детское воображение и будит в Эйтане какое-то необъяснимое тревожное чувство.
За углом слышны крики соседских мальчишек. У этих голосов даже есть эхо. Оно отражается от стен домов и затихает где-то за поросшими жухлой травой пустырями. Мальчишки вечно дерутся. Куда-то бегут. У них разбитые коленки и бесконечно счастливые лица. Эйтан им завидует. Ведь его домашнее задание еще не сделано. Отпустят ли его сегодня гулять – неясно. Уже поздно, а заниматься уроками ужас как не хочется.
Он всей душой ненавидит математику и искренне не понимает, зачем она вообще нужна. Ведь уже изобрели столько машин, которые считают в разы быстрее самых выдающихся гениев. Зачем еще мучить детей дробями и уравнениями? Разве что из вредности?!
Взять, к примеру, Эйнштейна. Говорят, плохо учился. Наверное, и математику не любил. Но ему же это не помешало стать Эйнштейном. Почему бы тогда вообще не отменить уроки? Ну, или хотя бы домашнее задание?
Эйтан отходит от окна и начинает думать о яблочном штруделе, который мама приготовила к субботе. Вот бы сейчас кусочек! По квартире уже плывет волшебный аромат корицы и запеченных яблок. Мальчик проходит в коридор.
Отец сидит за кухонным столом. Читает газеты и курит. Рассуждает о политике и нелегком будущем страны. Это Эйтану нисколько не интересно. В глубине души он уверен, что и маме тоже. Но та делает вид, что внимательно слушает. Не отходя от плиты, она бросает короткое «Не может быть!» или «Что же теперь будет?». Иногда только охает или, тяжело вздыхая, покачивает головой.
Отец слишком увлечен, чтобы что-то заподозрить. Он глубоко затягивается, шумно выдыхает дым и снова продолжает говорить. Через какое-то время мама ставит перед ним тарелку чечевичного супа и маленькую плетеную корзинку, в которой лежат горячие арабские лепешки, щедро посыпанные заатаром. Отец складывает газету и давит в пепельнице окурок. Помыв руки, приступает к еде.
