Анна провела его на кухню и указала на низкую табуретку.
– Я не разбираюсь в законах шивы, – она пожала плечами. – Помню только, что нужно занавесить зеркала и нельзя сидеть на обычных стульях.
– Конечно, – согласился Марк, внезапно почувствовавший себя вандалом, вломившимся на семейное кладбище. – Кажется, еще зажигают свечу.
– Разумеется, – теперь Анна смотрела строго. – Уж про свечу-то я помню.
Она придвинула ему блюдце с куском рулета и сказала:
– Чай только черный. Или тебе кофе?
– Спасибо, – сказал он. – Чай вполне подойдет.
Марк присел на табуретку и огляделся по сторонам. Его внимание привлекло панно из старых черно-белых фотографий на стене. Несколько изображений буквально приковали к себе его взгляд. На них была запечатлена яркая шатенка с длинными вьющимися кудрями. Она сидела за пианино, а ее тонкие, аристократические пальцы зависли над рядом черно-белых клавиш.
– Это Мила?
– Да, – ответила Анна. – Не узнаешь?
Марк побледнел. Из темных глубин его памяти на поверхность поднималось нечто, от чего кожа покрылась мурашками.
– Конечно, – сказал он. – Здесь она настоящая красавица.
Анна улыбнулась.
– Все это ничто по сравнению с тем талантом, которым надели ее Бог. Все, кому посчастливилось слышать ее игру, влюблялись в нее безнадежно, – Анна мечтательно подняла глаза. – Начиная с простых людей и заканчивая политиками и бизнесменами. Этот дар в конечном итоге и позволил ей вырваться из захваченной фашистами Польши.
Марк взял со стола салфетку и вытер выступивший на лбу пот.
– Так она была пианисткой?
– Шутишь? – Анна выглядела удивленно. – Неужели она тебе ничего не рассказывала?
– Да-да, конечно, – Марк попытался улыбнуться. – Я, видимо, пропустил это мимо ушей.
– Болезнь стала для нее настоящим проклятием, – Анна изменилась в лице. – Если бы не она… – женщина смахнула набежавшую на глаза слезу. – Впрочем, теперь уже не важно. Почему ты ничего не ешь?
Марк послушно откусил кусок рулета, но тот застрял у него в горле.
– Невкусно? – поинтересовалась Анна.
– Безумно вкусно. Просто я поел перед выходом.
Женщина налила чай и себе и присела рядом. На такую же низкую табуретку.
– Страдания мамы невозможно передать словами. Болезнь не только подорвала ее здоровье. Она разрушила ее душу. – Анна медленно размешала сахар. – Музыка была для нее всем. Каждый день, прожитый без инструмента, был для нее мукой. Ты не поверишь, – женщина взглянула на Марка, – но под конец она даже просила меня принести ей яд. А однажды, – Анна перешла на шепот, – через несколько недель после того, как я отказалась это сделать, она сказала, что
