Малахольная | страница 36



После того как сын родился и подрос немного, Вовка ее уговорил опять вместе жить. Любил он ее. Сания это только потом поняла. Разве ж мужик возьмет бабу с чужим ребенком, да еще бросившую его ради другого? Точно любил.

А сейчас он лежит в луже мочи, и все, что от него осталось, – записка «Я сам». Зачем?

– Да звони ты! – свекровь трясла Санию за плечи.

Сания послушно взяла телефон и набрала номер.

– Полиция, – устало ответили.

– Умер… – больно выговаривать это слово. – Вовка умер, – Сания посмотрела на свекровь. – Лежит в моче весь.

В трубке помолчали немного и сказали:

– Скорую надо вызывать сначала.

– Чего ее вызывать-то. Повесился он, – Сания удивилась. – Не дышит. Синий весь.

– Адрес, – сказали сухо. – Ничего не трогайте до приезда полиции.

Потом приехали три человека. Им было наплевать и на Санию, и на Вовку. Писали, спрашивали, фотографировали. А Сания все сидела с запиской, пока ее не отобрали. Сказали, в дело надо подшить. Дело-то уголовное, раз самоубился. И на завтра вызвали в двенадцатый кабинет.

Потом увезли Вовку в морг. Приказали из комнаты выйти, повозились и вынесли большой черный пакет. Сания зашла в комнату. Пусто и страшно. Весь пол в мокрых следах. То ли от снега с улицы, то ли лужу мочи растащили.

Сания вымыла всю квартиру с хлоркой, потом подъезд. Потом посуду. Потом сына.

Сын засыпал уже в ванной, стоя под душем. И все разговаривал. Голенький и смешной. Похоже, так и не понял, что папы Вовы больше нет.

Свекровь все время ходила за ней и бубнила:

– Жерножопая, уморила сыночку моего.

– Русская я, сколько тебе говорить, – вяло отбивалась Сания. – Бабка моя, да, азербайджанкой была. Все остальные русские. И я русская.

– Жерножопая падла.

Сания все делала автоматически, главное, быть занятой и не думать.

Не думать, где они теперь с сыном жить будут. С Вовкой не женаты. В квартире она не прописана. Своего жилья нет. Свекровка, как пить дать, выставит прямо завтра на улицу.

Не думать, на какие деньги Вовку хоронить. Денег нет. Перед Новым годом все получила на праздник. А Вовка, Вовка… где теперь его зарплату искать?

«Горе, какое горе», – подумала Сания. Слово-то смешное какое-то, как два камня-голыша во рту перекатывается, стукаясь друг об друга.

Горе.

Горе ломает человека. Обрушивается, накрывает тяжелым ватным одеялом, не пропуская ни радости, ни солнца. Человек мечется, задыхаясь под этой свинцовой ватой, не веря, что в жизни может быть по-другому.

Когда сын уснул, на Санию накатили все чувства разом. Она тихонечко завыла, кусая губы, чтобы не разбудить сына.