В этом момент жрец потянулся к маске свободной рукой, медленно сняв ее с себя. Солнце спустилось ниже, и Мирослав, наконец различил лицо, уродливое, почти не отличимое от маски, с таким же оскалом и круглыми, на выкате, тремя глазами. «Просветление требует жертв, сынок», – услышал он знакомый, очень знакомый, голос, который, без сомнения, мог принадлежать лишь одному человеку – Стрельникову. Стоило Мирославу подумать об этом, как в уродливом лице стали проступать черты Владимира Сергеевича. Искаженные, странные, но все же его. Жрец снова склонил голову против часовой стрелки, вглядываясь в глубокие омуты погодинских глаз, будто пытаясь измерить багром глубину, а потом всхлипнул, заклокотал и разразился хохотом, который разносился в пространстве раскатами всё громче и громче. Погодин пытался кричать. Но крик не вырывался на волю, он собирался, накапливался в горле, уплотняясь; Мирослав никак не мог выдавить его из себя. С этой плотной субстанцией, распирающей гортань, он и проснулся, резко дернувшись на кровати так, что судорога пробежала по икроножной мышце.
Ночной кошмар Погодин отпустил от себя довольно легко, несмотря на то, что переживание было глубоким и ярким. Утром он лишь смутно вспомнил о странном сне. Но так случается, когда психика включает защитный механизм, вытесняя из памяти и обесценивая потрясения. И вот теперь, по иронии судьбы, он нечаянно оказался на земле, породившей бонских демонов и богов.
Когда после завтрака джип, в котором находились Погодин, Роднянский, гид и водитель, выехал за облагороженную территорию пятизвездочного отеля, перед ними предстала Лхаса в своем естестве, под яркими лучами солнца. Вчера вечером усталые путники, уже набравшиеся впечатлений за время долгого пути из аэропорта, похоже, не ставили себе задачи приглядеться внимательно к тибетской столице, а Роднянский и вовсе задремал на подъезде к ней. Сегодня же и Мирослав, и профессор приникли к окнам машины, с интересом рассматривая виды древнего города. Хотя довольно скоро реальность развеяла романтический флер их фантазий. Лхаса вовсе не выглядела сакральным центром самого загадочного места на земле. Суетливый город являл путешественникам вполне заурядные для Азии картины. Проспекты и улочки, на которых соединялись в единое полотно, несочетаемые на первый взгляд строения: от хлипких, абы как возведенных палаток, прямо у дороги торгующих чем придется (фруктами, сувенирами, сладостями и даже свежим мясом), до вполне типовых многоквартирных домов, напоминающих российские хрущевки, и муниципальных громадин. Современные основательные многоквартирники перемежались со старой тибетской и китайской постройкой – плоскими приземистыми домиками до трех этажей в высоту с покосившимися оконными рамами (местами без стекол), украшенными аутентичными пестрыми наличниками. Довольно часто вдоль дорог встречались съестные заведения, хозяева большинства которых явно не были знакомы с понятием «санитарные нормы».
