– Да что там, соседи же, вот ваша квартира, а вот наша, а за мальчишку-то страшно, как он один везде, вон у нас в подъезде сумасшедшего нашли, стоит на лестнице, в руках деньги, сам страшный, уж как я психов-то боюсь, вы, конечно, простите, я это не про вас, да вы вот теперь и совсем нормальная, а этот-то все стоит, и пройти мимо боишься, поди знай, что ему в голову придет, и главное, деньги в руках, и откуда взял-то, на другой день смотрю – а он без денег уже, а все стоит. Мужики к нему вышли, мой и еще один с нашей площадки, ты, говорят, чего тут, домой иди, а он и не слышит, все головой дергает, ну, позвонили из сто второй, где телефон есть, приехала машина, с воем, с мигалкой с этой с синей, весь дом переполошили, выбежали два мужика здоровых, этого-то под ручки, спустили, да и увезли, а он хоть бы сказал что, головой только вертит, вот чего ведь бывает. А ваш-то все один ходит, и в темноте тоже, рано темнеет-то, а психов-то, психов сколько, я уж иногда старшему говорю: проводи мальчонку-то домой из школы, мало ли, а он все: не могу, дела, говорит, а какие у него дела – курить в подъезде да девок вон пасти, ох уж и дети нынче пошли, ох и дети, а ваш-то хороший.
– Ну зачем же вы так, ваш сын вовсе не должен… и вы не должны…
– Ой, да соседи же, мы вам, а вы нам, если что, хотя что уж вы-то нам… Да, половичок я ваш постирала, в машинку кинула, а то совсем он у вас запачкался, кинула в машинку, просушила и обратно…
Здыхлик слушает и смотрит в окно.
Приходит отец. Он, оказывается, уже приходил, пока Здыхлику было совсем худо, и вот пришел снова. Они долго сидят с мамой на кухне, и виноватым голосом говорит уже папа, а у мамы интонации жесткие, стальные. Папа заходит к Здыхлику, гладит его по голове и («У меня, кстати, тут для тебя кое-что есть, старик») дает ему кошелек. Настоящий, по правде, взрослый кошелек, солидно пахнущий новой кожей, благородно коричневый, а внутри – ого, сколько денег, и они тоже как-то по-особому пахнут. Сытостью и независимостью. Школьными пирожками и яблочным соком, конфетами и мороженым, и даже теплыми ботинками на меху, вот чем они пахнут.
Хватит ли денег из нового кошелька на ботинки, Здыхлик так и не узнает, потому что окажется, что папа снабдил деньгами также и маму. Мама водит ошеломленного Здыхлика по магазинам. Они приходят домой, карикатурно обвешанные пакетами и коробками, в которых прячутся немыслимые богатства: новое пальто, новая обувь – пресловутые зимние ботинки и самые крутые кроссовки, спортивный костюм. Толстая куртка, набитая пухом. Жесткая рыжеватая шапка. А еще мальчиковые трусы, полосатые и клетчатые, а еще горы целых, недырявых и не вытертых на пятках носков. А еще большая синеватая курица, брикет сливочного масла, два килограмма картошки и цветастый торт. «Будем готовить обед!» – радостно кричит мама. Здыхлик совсем не голоден, потому что мама сводила его в кафе, где Здыхлик порывался заказать пирожок с яблоками и сок, но мама потребовала у прилизанного официанта котлет, пирожных и колючего лимонада, а потом умиленно смотрела, как Здыхлик ест и пьет, а потом заказала еще и мороженого – разложенного по прозрачным вазочкам, посыпанного тертым шоколадом. Здыхлик не голоден, нет, но он послушно чистит черную картошку, вырезая подгнившие места («Ух, как это здорово у тебя выходит, вот так сын!»), пока мама раскочегаривает старую духовку и натирает курицу солью.
