Больно ударили в ухо, но на счастье не в то, где крепилась Пуля. Голову обдало противным звоном. Павел ударил в ответ. Кто-то снова закричал. Перед глазами замельтешили черные мушки, сквозь которые проступало перекошенное лицо Степана – его всклокоченная борода набрякла от крови, в глазах полыхал огонь. Жесткие пальцы сомкнулись на горле. Павел не слышал, что повторяет Степан – в ушах колотился пульс, – но по губам прочитал:
– Сгною! Червь!
Мельтешащие мушки слились в сплошное пятно. Павел напрягся, ткнул костяшками наугад, пытаясь попасть в глаза. Степан захрипел и надавил сильнее. Потом его сшибли с ног, и мужики покатились по дороге, меся весеннюю грязь и отплевываясь от слюны и крови.
Павла рванули за плечо.
Глотая наэлектризованный грозой воздух, он растирал шею и пытался сфокусировать взгляд, но видел только склонившуюся над ним белую фигуру. Она терпеливо повторяла и повторяла что-то, совала в руки скомканную тряпку, которую рвал взбесившийся ветер. Павел машинально взял и дотронулся до Пули – не разбил ли? Сплюнул кровавую слюну и выдавил:
– Спа-сибо…
И удивленно умолк, разглядев, наконец, благодетеля – это была незнакомка с кладбища.
На ней теперь не было платка – его комкал Павел, утирая с лица пот и кровь, – черная стружка волос разметалась по плечам. Глаза смотрели встревоженно, губы шевельнулись, повторяя:
– Не лезь! Опасно!
Павел вздохнул и ответил, возвращая платок:
– Не опаснее… чем ночью по кладбищу гулять.
Девушка сморщилась и оглянулась через плечо: там разнимали дерущихся. Покачала головой и приложила палец к губам – тсс!
– Не следи за мной, – тихо проговорила она. – И Червонного Кута сторонись. Скоро сама приду.
С этими словами подскочила и умчалась к Краснопоясникам, где крепкие мужики держали беснующегося Степана, а еще двое укладывали покойного на подушках – его глаза и губы по-прежнему были плотно сомкнуты. Павел с облегчением вздохнул: померещилось. Горло саднило, руки противно дрожали, а ветер все гнал и гнал на деревню тучи, и встревоженно шумела тайга.
С севера надвигалась буря.
Степан несколько раз вытер ладонью рот, прикушенный язык кровоточил. Хотелось вцепиться чужаку в горло, да не пальцами – зубами. Рвать, как дикий зверь, захлебнуться от ненависти и крови.
Подбежавшая Ульяна путалась под ногами, раздражала дурацким бабьим лепетом. Степан отстранился, глянул исподлобья:
– Ты с Захаркой попрощалась? Ну, так ступай с Акулькой сидеть. Без тебя схороним.
