– Об этом раньше надо было думать, – огрызнулся Черных. – Любишь пострелять вволю, люби и ответ держать. Кого сегодня убил-то? Уж не краснозобую ли казарку? А то, может, и не утятина у тебя на заднем дворе вялится, а мясо сохатого? Так на лося не сезон сейчас.
Участковый волком зыркнул на Степана.
– Не лося, – с трудом вытолкнул он и задвигал кадыком, точно кусок утки встал ему поперек горла. – Пугаешь? Или сдать решил?
– Не пугаю и не сдать.
– Так с чего в город собрался?
– Дочь болеет, – повторил Черных. – Миндалины воспалены, как бы операция не потребовалась.
Михаил Иванович повел тяжелой головой, прицыкнул и махнул на Степана:
– Черт с тобой! Бери.
Ехали вслед за грозой.
Желтоватый круг фар выхватывал из густой темноты петляющую дорогу, проложенную, похоже, каким-то пьяницей. Укатанный гравий сменялся глиной: на обычной легковушке не проедешь, поэтому в Доброгостове держали внедорожники, только на них можно было выбраться из этого медвежьего угла, преодолевая вросшие намертво узловатые корни и прущие с обеих сторон заросли боярки и крушины. Время от времени дорогу чистили от сосняка, наломанного бурей, хотели даже закатать в асфальт, но средства были перераспределены на более насущные дела, и проект забросили.
Молнии маячками посверкивали в отдалении. Гром утробно ворчал, и на заднем сиденье каждый раз испуганно вздрагивала Ульяна. На ее коленях распласталась Акулина, укутанная в кокон одеяла.
– Поехали бы утром, Степушка, – мямлила жена. В зеркале ее силуэт казался бесформенным, и только вспышки молний изредка выбеливали лицо, делая его похожим на маску.
– Ничего, дежурные врачи в отделении всегда есть, – отзывался Степан, и сосущая тоска ворочалась под сердцем, на висках от напряжения выступал пот. Ему почему-то казалось, что до утра ждать бессмысленно, что можно не успеть, ведь он и так тянул слишком долго, глупо полагаясь то на Слово, то на антибиотики, припрятанные в сундуке – напоминания о прошлой жизни и том, кем он когда-то был.
Слишком самонадеянный. Слишком гордый. А разве не гордыня один из самых страшных грехов?
«Погибели предшествует гордость…» – так говорил старец Захарий. Правда, сам вел жизнь совсем не праведную, глядел на Степана свысока, осознавая силу и власть над ним. И только Слово живое удерживало Степана рядом.
А еще Акулина.
Молния располосовала небо огненным стежком. В глазах Степана завертелись белые мушки, голова зазвенела, отзываясь на громовой раскат, и мышцы некстати свело судорогой.
