Но отец взглянул мутными своими глазами на картину и пошатнувшись закричал:
- Да плевать я хотел на эту картинку и это художника!
И он не плюнул даже а харкнул прямо на огромный залитый расплавленным золотом алмаз солнца.
- Проваливай! - орал он на Анатолия, - Убирайся прочь, щенок ты этакий, иди гуляй, убивай, свергай, рушь, строй, только убирайся прочь! А ты иди сюда! - он схватил своей ручищей Аннушку и потащил было за собой, но та неожиданно и ловко как кошка вырвалась, глаза ее теперь широко были раскрыты и в них бушевало гневное пламя.
- Как ты смел? - закричала она, - как мог ты плюнуть!...
Отец побагровел и сжав кулаки ступил на нее, теперь он всей своей массивной тушей выступил на площадку, он цедил сквозь зубы:
- Ах ты стерва! Родному отцу посмела противиться, а кто тебя кормит, поит забыла? Ты...
- Да уж вспомнил, - выпалила разгоряченная Аня, - уж не ты кормишь! Ты все свои деньги пропиваешь! Забыл уж наверное что я на почте работаю, я семью кормлю, а ты... ты только и можешь что в кабаке нажираться да матушку бить, на большее ты не способен...
- Стерва! - заорал взбешенный отец и размахнувшись дал Ане пощечину, - А ну иди в дом, сейчас я с тобой поговорю, ты у меня надолго запомнишь...
Одновременно снизу раздался крик инвалида с гниющей кожей: "- Так ее, так!" и Анатолий для которого этот удар по щеке Ане был совершенной, дикой и противоестественной неожиданностью, был ударом по его сердцу, он покачнулся в первый миг, а затем уже схватил Аниного отца за руку:
- Не смейте! - только и мог он выдавить из себя.
А отец не выпуская Аню, свободной рукой, схватил Анатолия, за рванье которое на нем висело, у шеи, там где должен был быть воротник и встряхнул так, что материя разорвалась, а Анатолий, отскочил в сторону, ударившись спиной о перекошенные лестничные перила. А отец вырвал из Аниных рук картину, оттолкнул Аню вслед за Анатолием и разорвал картину на две части бросил ее себе под ноги и с остервенением стал топтать, бессвязные ругательства вырывались при этом из его глотки.
Аня вдруг зарыдала и, обхватив покачивающегося от слабости Анатолия, восклицала:
- Да что же это!...
В дверном проеме, за спиной отца, появилось заплаканное распухшее женское лицо, с разбитой в кровь губой, то была мать Анны. Она схватила своего мужа за руку и запричитала:
- Кирюша, уймись! прошу уймись!
А он оттолкнул ее вглубь квартиры и не удержавшись на трясущихся ногах упал бы, да схватился за дверную ручку и вновь заорал благим матом:
