Город поэта | страница 6



Снова, как во время репетиции, в актовом зале по правую сторону стола в три ряда построились воспитанники в парадной форме. При них — бледный от волнения Василий Фёдорович Малиновский, инспектор, гувернёры. По другую сторону стола — профессора и чиновники Лицея.

Вокруг переговаривались и раскланивались друг с другом министры, сенаторы, члены Государственного совета и «прочие первенствующие чины», придворные, педагоги из Петербурга. Сверкали шитые золотом мундиры.

Напрасно вглядывались «новобранцы» в блестящую толпу — родителей их на торжество не допустили.

Александр Пушкин никого не искал. Отец и мать его были в Москве. Но когда в нескольких шагах от себя он заметил добродушную физиономию Александра Ивановича Тургенева, его чёрный фрак со звездой, обрадовался и почувствовал себя не так одиноко.

Гости собрались, и министр просвещения граф Разумовский пригласил царя. Царь вошёл. На его пухлом лице, как всегда, блуждала неопределённая, ничего не выражающая улыбка. Обе царицы — его жена и мать — сопровождали Александра. За ними шла великая княжна Анна Павловна и удивительно похожий на своего отца наследник престола — великий князь Константин Павлович. «Августейшее семейство» уселось. Царь подал знак, и церемония началась.

Первым вышел немолодой сановник — директор департамента народного просвещения И. И. Мартынов. Два профессора держали перед ним «дарованную» императором Лицею грамоту — Устав.

«Учреждение Лицея, — надтреснутым тонким голосом читал Мартынов, — имеет целию образование юношества, особенно предназначенного к важным частям службы государственной…»

Пушкин и его товарищи слушали вполуха. Их не столько интересовало содержание читаемого, сколько занимал внешний вид Устава. А вид его действительно был роскошен. Устав походил на большую книгу в расшитом шелками и сверкающем золотом глазетовом переплёте. Витой серебряный шнур с толстыми кистями скреплял переплёт. На концах шнура, скрытая для сохранности в позолоченном футляре, мерно покачивалась государственная печать.

Те из воспитанников, что стояли поближе к Мартынову, изо всех сил вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть многочисленные рисунки, украшавшие все двенадцать пергаментных листов Устава.

Мартынов кончил. Вышел директор Лицея Василий Фёдорович Малиновский. Он побледнел ещё больше и читал свою речь прерывающимся тихим голосом. Ему было не по себе. Если бы ему дозволили, разве стал бы он бубнить все эти витиеватые пустопорожние фразы о преданности престолу и «благорастворённом воздухе» Царского Села! Но его не спросили. Вручили готовую речь и велели прочитать.