Водителям горных троллейбусов | страница 28
— Ну чего я такой некрасивый?
— Аня, ну почему же — некрасивая?
— Да и зачем мне? Я уже старый, для секса не гожусь…
В следующий раз приходит вся в расстроенных чувствах. Призналась — всю неделю плохо спит и плачет. Что такое? Оторвавшись от родины и заскучав, нашла себе здесь подругу-соплеменницу «поговорить по душам». В общем, дружили, пока не выяснилось, что подруга зарабатывает проституцией. Алтынай до того потрясена и преисполнена отвращения, что даже выбросила кофточки, которые давала той поносить. Они теперь ! Но самым непостижимым ей кажется то, что соплеменница не посылает денег своим детям!
Срочно радоваться! — отдаю себе приказ. Иначе депрессия.
Не дамся!
Ищу, что поближе. Здесь и сейчас можно получить «очей очарованье» совершенно бесплатно. Вешаю на шею фотоаппарат и совершаю пробежку вокруг дома и далее в поликлинику, где мне должны вкатить очередной обезболивающий укол (спину я себе все же свернула, поднимая папу). Папа горько рыдает вслед — каждый мой выход из дому ассоциирует с неминуемой погибелью. Добежав до процедурного кабинета, получаю грязной тряпкой по ногам: « тут всякие во время уборки!». Но тут мой взгляд видит в окне рябиновые кисти на фоне золотого клена, и я восхищенно ахаю:
— Какое красивое окно!
Медсестра с тряпкой польщена:
— Да, у нас тут картина! Но вот не все замечают!
Я — замечаю, за что и получаю свой укол — «» вместе с извинениями за ведро и тряпку. Красота, ей-богу, смягчает нравы!
Когда возвращаюсь, папа все так же рыдает, но уже по другому поводу: «Все мы умрем! Умрем в октябре!» Не так уж плохо, думаю. По крайней мере, пышно.
В одно ухо — звонит бывший муж, из Кащенко (пить меньше надо!), и нудит, что никого так в жизни не любил, как меня. В другое ухо — папа агрессивно бредит вслух, что надо всех убить и выковырять мозги.
От отчаяния пью болгарское «каберне» в одиночку, заткнув ватой уши.
Может, это карма моя такая — притягивать ненормальных мужчин? Для сглаживания мировых флуктуаций?
Иду через двор, передо мной стройная девушка легко перепрыгивает лужи, хотя у нее в обеих руках тяжелые пакеты из «Пятерочки». И поет! Нежным таким голосом.
— Хорошо быть молодой! — думаю я. — Вот так бежать вприпрыжку, без зонта, и петь ни о чем! Счастье!
Обгоняю ее, оборачиваюсь — лет восемьдесят.