Врач делает выписку из истории болезни, перечисляет рекомендованные лекарства, но про напоминает только устно — не велено выписывать ветеранам такие препараты. Одна вчера шепнула мне на ухо, что даже дорогие лекарства полагаются инвалиду войны бесплатно, поэтому наша милая врач не может писать их в карту, иначе ее просто уволят. За государственных средств. Экономия такая.
Отделение похоже на сумасшедший дом, особенно одна седая старуха, которая — просто так. Я когда тут сижу, впадаю в какую-то реальность и вообще не чувствую, что где-то есть другая жизнь.
Фаина, которая слупила с меня кучу бабок на помыть-побрить и ничего не сделала, вышла из запоя — свежа, как ландыш, и брючки розовые. Пьет? Не осуждаю — работа нервная. Но вот как бы на сиделку такую же не нарваться! На поиски сиделки осталась неделя — варианты лопаются один за другим. Слишком тяжелый случай, всем хочется клиента .
При этом мечтаю скорее на работу — ученики уравновесят этот бред, и, может, мне перестанет везде мерещиться старуха с косой, которая промахивается по папе и попадает по мне. Завтра у меня пятиклашки и. С одними про сказки, с другими про мифы.
Прорвемся…
Перед выпиской сказала:
— Будем в интернат оформлять?
— Зачем это? — оторопела я.
— Через месяц вы его обратно к нам привезете, вот увидите. Не выдержите. Так что давайте оформлять сразу сейчас, так проще.
Еще чего!
Оказывается, не давал спать всему отделению — кричал, чтоб подключили его к каналу гринвичского времени. Три ночи — он и воющая старуха. Но ее перевели в , и она через два дня умерла.
Что он уже дома — не понимает. Я в легкой панике — спать по ночам, похоже, не придется. Истерика у него через каждые полчаса. Дневная сиделка обойдется в мою зарплату. К тому же придется уйти на полставки.
Нарастающая деменция приводит все более состоянию, но проблески сознания маркируют процесс — процесс отмены конвенциональных запретов и умолчаний. Система контроля отказывает. Вылезает . Выяснилось, что может послать всех матом, чего я не слышала ни разу. Ну, возможно, на своих ядерных полигонах он и мог, но чтоб дома, в присутствии женщин — ни-ни. Дает нелестные, но метафорически точные характеристики родным и близким, чего в силу повышенной деликатности никогда раньше себе не позволял. А сегодня, прибежав в три часа ночи на крик, услышала, что он вслух «размышляет о тяжелой женской доле».
