Второй вариант был мягче, долго приходилось кружить по тесным улочкам желтого городка, искать вывески каких-то контор, с кем-то договариваться, и когда вся эта тягомотина отпускала, удавалось выйти на берег, свернуть влево и навестить каменистый безлюдный мыс, где густая морская зелень казалась наконец достигнутой целью. Но черная гроза налетала внезапно, ветер выл, волны швыряли медуз на песок, взбаламученные гребни не давали подойти близко, и опять почему-то надо было срочно уезжать.
В третий раз снились скалы и стеклянная вода меж ними — ракушки на далеком дне просматривались насквозь. Через парк бежали причудливые лабиринты дорожек, море плескалось рядом, но выйти к нему никак не получалось. Ветки гигантских секвой и ливанских кедров свисали до земли, тесня пространство кулисами зеленых мочалок, махровой паутины, липких ловушек. Мучительное продвижение кончалось вспышкой света в конце тенистого туннеля, но бирюзовая гладь уже начинала кипеть, взрываясь брызгами об острые черные камни. Страх глубины сливался со страхом волны, войти в воду даже помыслить было страшно — и все кончалось пыльной прибрежной дорогой, дальше и дальше уводившей по водоразделам холмов от обманувшей радости.
В этом году вдруг обнаружилось, что им нравится отдыхать вместе. Мужья провожали их на вокзале с видом серьезно-сосредоточенным, но тайно переглядывались, уже радуясь неожиданно случившейся свободе. Духота плацкартного вагона и болтовня о Шекспире за теплым пивом обещали праздник. Сойдя с поезда, они сели в маршрутку у феодосийского автовокзала и двинули наугад, но почему-то не в сторону Коктебеля, куда рвалась курортная толпа, а в другую — желающих ехать случилось не так уж много. Оставалось вылезти в самом неприметном поселке и, проплутав некоторое время среди дачных курятников, найти место столь же тихое, сколь причудливое. Если центр поселка состоял из ветхих строений, густо заросших виноградом и ало цветущими кустами, то окраина, выходящая на полувысохшее соленое озеро, едва начинала приобретать жилой вид. На еще не вымощенных улицах ветер взметал белесую пыль, недостроенные коттеджи зияли пустыми оконными проемами, горбились кучи кирпича и керамзита — пейзаж после бомбардировки. Один из домов выглядел вполне жилым. На глухих воротах висела табличка «Улица Волошина» — наверное, только это и убедило их постучаться. Открыла милая женщина лет сорока, виновато объяснила, что комната есть, и очень дешево, но только пятиместная — впрочем, можно жить там вдвоем. Приезжих было мало — погода стояла вовсе не июльская — каждый ценился на вес золота. Не глядя, согласились, потому что здесь было абсолютно тихо — не долетал ни один шлягер из пляжных кафе. Предоставленная жилплощадь казалась нелепой — точь-в-точь комната в общаге, пять казенных кроватей, пять тумбочек и столик в углу. Но им уже было все равно, им хотелось моря, моря, моря — того, о котором мечталось всю зиму, долгую и на редкость злую. Они бросили рюкзаки и почти побежали на шум и шипение.
