J'aurais encore bien des choses à te dire, mais cela sera pour une autre fois et je t'écrirai dans quelques jours ainsi qu'à Nanine; en attendant dis-leur mille choses de ma part.
Je t'embrasse comme je t'aime.
G. d'Anthès
Je ne sais si tu pourras lire la fin de ma lettre mais je tombe de sommeil et n'y vois plus clair.
Pétersbourg, le 8 Décembre 1835.
[Петербург, 8 декабря 1835]
Любезный друг мой, после последнего твоего письма я почти огорчился из-за того своего, где я вовсю расписывал, как мы с тобой счастливо и прекрасно заживём рядом с Францией, так что ты теперь считаешь, будто я в отчаянии от неудавшейся покупки; успокойся — конечно, как я и писал, жизнь с тобою в такой близости от моих родных стала бы воплощением моего идеала счастья, но, само собой разумеется, прежде всего следовало думать о своей выгоде и чтобы это была удачная сделка. Ведь если бы эта земля, вместо того, чтобы приносить удовольствие и давать доход, сделалась пропастью, без конца только лишь поглощающей, не принося никакой выгоды, она скоро стала бы тяжким бременем. Как ты прекрасно мне доказываешь, доходы не соответствовали бы капиталу, какой необходимо в неё вложить; кроме того, имея наличные деньги, всегда найдёшь способ устроиться с удобством и приятностью. Ну, дело это решённое, и не будем больше о нём говорить, скажу лишь, что всё, что бы ты ни сделал или вознамерился сделать, я неизменно заранее одобрю, так как уверен, что лучше твоего, мой драгоценный, никто не сделает. Написанное чудовищно смахивает на комплимент, но я всегда говорю с тобой от чистого сердца, и сейчас тоже. Прежде чем продолжить, позволь поблагодарить за то, что ты только что сделал для меня и моих близких; это великое дело — прогнать проходимца Делавиллеза[103], которого, кстати, я давно так аттестовывал, только обычно это лишь вызывало гнев отца и ещё усиливало его доверие к этому негодяю. О да, для всей семьи большая удача — избавиться от него, все мы должны быть бесконечно благодарны за это; мало того, что увеличатся наши доходы, но после проверки, которую ты проведёшь, мы сможем точно узнать, каково наше состояние, ведь я до сих пор требую от отца сказать, чем он владеет; кроме того, нас всех потрясло, что папенька без возражений уступил тебе, — вот доказательство его слепого доверия и готовности во всём следовать твоим советам. То, что я сейчас тебе скажу, может быть дурно, и негоже сыновьям судить отца, но коль уж я так думаю, ты тоже это узнаешь: при том, что отец человек безупречно честный и порядочный, он всю жизнь нуждался в руководстве, а это, как понимаешь, неизменно открывало широкие возможности для проходимцев; они вечно роились вокруг него; но всего ужасней говорить и думать, что он всегда находил подобных людей в своей семье и среди близких родственников; сейчас, когда ты гостишь у них и по доброте своей занимаешься нашим имуществом, я поведаю тебе, какие впечатления появились у меня при просмотре наших бумаг, которые отец доверил мне, когда в течение полугода позволил мне немного войти в его дела. Вероятно, сестра расскажет тебе про давнюю историю с газетами, в которую отец бросился очертя голову, несмотря на все доводы матери, прекрасно понимавшей, что он опять станет жертвой какого-нибудь мошенничества; надобно тебе сказать, что восемью годами раньше те же самые люди надули его на сто пятьдесят тысяч франков, да что там, не менее, чем на двести тысяч, потому что именно во столько ему встали все издержки и огромные проценты, которые ему пришлось платить, чтобы добыть такую сумму; да и великолепные земли, которые он вынужден был продать, чтобы удовлетворить кредиторов, принесли ему такой же огромный убыток. И вот, едва покончив с этим делом, он впутывается в другое, опять-таки оттого, что убеждён, будто все люди такие же честные, как он сам; а они его уверили, что пошли на эту спекуляцию, повторяю, на спекуляцию, которая, по их словам, должна была приносить твёрдую прибыль, чтобы заработать сумму, достаточную для возмещения его потерь. Он верит красивым словам и позволяет себя втянуть в неверные дела, ну, а поскольку эти господа давно уже проели свои состояния, отцу пришлось выступать поручителем при получении денег, которые нужно было вложить, чтобы дать ход этому предприятию, и которые со временем якобы должны были принести горы золота. Ну, и произошло то, что мог предвидеть любой здравомыслящий человек: скажи на милость — немецкая газета, издающаяся в Париже! Но поскольку всем им необходимо было жалованье, они, увидев через некоторое время, что дело это безнадёжное, не остановились и продолжали посылать в Германию каких-то людей, якобы для поиска подписчиков. С большим трудом они набрали их около сотни, но вместо того, чтобы, пока не поздно, покончить с этим предприятием — ведь подписки не хватало даже на покрытие типографских расходов, — продолжали до тех пор, покуда отец наконец не заявил, что денег больше не даст; пришлось им расстаться с дойной коровой, но в качестве прощального подарка они объявили, что в кассе дефицит в 50 тысяч франков, и отцу пришлось уплатить; он взял эту сумму в долг у одной дамы в Версале, причём троица эта признала, что каждый из них обязан заплатить четвёртую часть; через некоторое время происходит революция. Один из них, муж мадам Адель (той самой сульцской потаскухи), пускается в любовные похождения, теряет место, оказывается на улице и, вместо того, чтобы выплачивать свою долю, садится нам на шею; другой папенькин родственник даже свою семью оставляет в нищете. Никто из папиной родни — а у него есть ещё брат и сестра, они богаче и у них меньше детей — не желает заниматься им; папа берёт его с семьёй к себе в дом и содержит
