Если бы ты знал, как меня радуют все подробности о покупке земли, с чем ты, вероятно, теперь покончил; ведь я всегда мечтал, чтобы ты обосновался в этой стране[93]; раньше я всё остерегался говорить об этом откровенно, поскольку понимал, что при твоей доброте мог бы повлиять на тебя, чего я не хотел, считая, что стоит положиться на твой вкус и опыт, я ведь убеждён, что мне от этого будет только лучше; однако, если покупка ещё не состоялась, советую быть очень осмотрительным, ведь немцы отнюдь не такие тупые, как делают вид, а ты должен непременно извлечь выгоду из этой покупки, тем паче платишь ты наличными, а такие любители весьма редки в этой стране, где деньги на улицах не валяются. Я также упомянул обиняком Клейну[94] о твоём предположительном намерении купить землю где-нибудь в Германии; он сказал мне, что это было бы в высшей степени благоразумно, принимая во внимание, что держать деньги в бумажнике выгодно только коммерсанту, поскольку это позволяет намного увеличить прибыль, а барыш зачастую легко компенсирует связанный с этим риск; для того же, кто просто держит деньги при себе, такой выгоды уже нет.
В городе сейчас только и разговоров, что о грандиозном празднике, устроенном Монферраном[95] несколько дней назад в честь своей женитьбы на старой шлюхе Лиз[96]; я был там и уверяю, что когда видишь, как угощают и живут подобного сорта люди, чувствуешь себя рядом с ними просто чернью. Считают, что он потратил 1500 рублей, и добрую часть из них уплатил Демидов[97]; впрочем, праздник завершился весьма трагически: несчастная Буане-Вевель[98], уезжая оттуда, простудилась и через сутки скончалась. Кроме того, в день свадьбы Монферран составил завещание, по которому после смерти оставляет всё своё состояние вдове, более того, надеется, что Император соблаговолит платить ей пенсию за его службу России, и как особой милости просит, чтобы его похоронили в Исаакиевском соборе[99]; по этому поводу я сказал и повторяю для тебя, так как считаю это удачной шуткой, что он подобен индусам, которые, умирая, обычно просят отнести их в хлев, чтобы ухватиться за хвост коровы — имущества, приносившего им при жизни самый большой доход.
Я всё забывал рассказать вам о младшей Хрептович[100], вернувшейся с вод ещё уродливей, чем была, и невероятно растолстевшей. Особенно руки у неё толсты до неприличия, прямо как ляжки; она много рассказывала мне о брате Альфонсе, лицо которого находит весьма интересным, но — сказала она с обиженной гримаской — он не попросил, чтобы его ей представили. Ещё хотел бы я знать, отчего во всех письмах из Сульца ты постоянно рассказываешь о сёстрах и никогда о брате. А я был бы рад подробно узнать твоё мнение о нём, так как почти не знаю его характера, поскольку с 15-летнего возраста мы росли отдельно.
