и попросил о приёме, и он весьма любезно принял меня. Я представил ему полный отчёт обо всём, что делал и говорил, он же вполне одобрил то, как я действовал, и предложил обращаться к нему всякий раз, как потребуется совет, заверив, что всегда будет рад выказать мне своё расположение; а сегодня генерал отправился отсюда пароходом, как и прибыл. Никогда в жизни не вспоминал я столь часто ваших высказываний о французской манере вести дела, как в этой ситуации; мне пришлось убедиться, что и здесь вы не обманулись: вы просто не можете себе вообразить, до какой степени человек этот, исполняя порученное дело, полагался на свои личные достоинства, причём во всех разговорах демонстрировал, что подобное поручение для него столь же привычно, как послеобеденная прогулка.
Я всё забывал рассказать, что Суццо[32] уехали из Петербурга, были в Швеции, а оттуда отправятся в Грецию; думаю, его туда вызвали. Перед отъездом малышка Мари прислала мне весьма уродливый коврик, с просьбой отослать его вам в Баден-Баден; я сказал ей, что отправил и вы нашли его прелестным.
В обоих письмах я забывал упомянуть тех, кто постоянно справляется о вас. В особенности молодая графиня Бобринская[33]: всякий раз, встречая меня, она просит вам кланяться. У бедняжки было много тревог. На днях едва не умер один из её малышей, но теперь ему значительно лучше. Ещё я писал в последнем письме о своих опасениях, что во время манёвров у меня не хватит денег, но, по счастью, ошибся, так что если несколько месяцев я буду бережливее, то смогу выплыть, причём даже не слишком себя стесняя. Наш друг Геверс стал совершенным придворным. Жизнь свою он проводит в Петергофе, где, к тому же, влюбился в одну из фрейлин императрицы; правда, похоже, что при всём при том он и дела свои устраивает недурно. Брей рассказал мне, будто он предлагал свои услуги в качестве персоны, пребывающей в фаворе, всем товарищам по дипломатическому корпусу. Со дня на день мы ожидаем графа Лерхенфельда[34] и чрезвычайно любопытствуем увидеть его жену: судя по рассказам Кутузова[35], близко знакомого с нею по Мюнхену, она должна быть прелестной.
От меня уходят Ленский[36] и Платонов[37] и просят передать вам самые дружеские пожелания.
До свиданья, мой дорогой. Надо отдать мне справедливость, хоть я пишу и не часто, да зато длинно, впрочем, не знаю, право, насколько эта болтовня может занимать вас.
Прощайте, добрый и дорогой друг, нежно обнимаю.
