— Как нет? — тупо уточнил Аристархов. Он привык, что люди в общем-то смертны. Но не привык, что смертны любимые девушки.
— Пакистанцы «Миражами», — ответил командир. — Говорил же, надо там ставить ракетный комплекс!
Аристархову было известно странное ощущение, когда впервые отчетливо осознаешь, что близкий человек мертв, а ты жив. Слезы, водка, душевная боль, воспоминания — это все потом. Сначала же — ледяной смертный ветер, от которого сам на мгновение как бы становишься мертвым. Сейчас ветра не было. Аристархов подумал, что седоглазый ошибся: не от Жанны пришла за мужиками смерть, а от седоглазого — и за Жанной, и за мужиками на точке. И еще подумал, что что-то тут не так.
— Я слетаю, — полувопросительно-полуутвердительно произнес Аристархов.
Верблюд у столба вдруг медленно повернул косматую рыжую голову в сторону окна, возле которого стояли командир и Аристархов. Аристархов понял, что надо лететь, лететь немедленно, хоть и неясно было: при чем тут верблюд?
— Почему никому не приходит, в голову, что человек произошел не от обезьяны, а от верблюда? — задумчиво спросил командир. — Стрелка возьми.
— Потому что верблюд слишком благородное животное, — ответил, выходя, Аристархов.
Как во сне, зашел за стрелком, переговорил с техниками, сел в машину, запустил двигатель. И только тут его настиг ледяной ветер.
По мере приближения к точке, где Аристархов сидел по вечерам в шезлонге, вытянув ноги, а ночевать уходил в медпункт к Жанне, ледяной ветер усиливался. Аристархов не ощущал жары в кабине, наоборот, казалось, в морозном облаке летит обледеневший вертолет.
«Миражи» чистенько, почти так же, как в свое время Аристархов караваны и кишлаки, «сбрили» точку с лица пустыни. Аристархов увидел на песке шрамы от толстых рубчатых колес. Стало быть, сначала «побрили» «Миражами», а затем наложили «компресс» из коммандос на джипах. В этой операции пакистанцы выказали себя серьезными и квалифицированными цирюльниками. Шрамы, однако, вели не назад в Пакистан, а в противоположную сторону. Аристархов пролетел вперед и увидел другие, не столь широкие и рубчатые, следы от родного «УАЗа».
У Аристархова дрогнула рука, когда он послал ракету в желтый, плюющийся в него из пулемета джип. Ракета, как рыба в воду, зарылась в песок. Джип подпрыгнул, но не перевернулся.
Все остальное Аристархов проделал превосходно — автоматически, — потому что уже нечего было волноваться: главную, смертельную ошибку он совершил: упустил время. Так иной раз внутри неправильно выбранного решения человек проявляет чудеса находчивости, да только вот задача, один хрен, не может быть решена.
