— Ты хочешь знать, когда мы свидимся?
— Да, ты же… ты же обещала, — выпалил я.
— Ты должен набраться терпения, — сказала она. Рядом со мной сидела совсем другая женщина, не та восхищенная близостью Джульетта, а властелинша, решающая судьбу своего поклонника — свидание или пуля в лоб. — Ведь ты понимаешь, что ты еще совсем маленький мальчик, и наша близость должна быть в такой тайне, что… Ведь ты не хочешь скандала?
— Я не маленький мальчик, мне уже шестнадцать лет, и мы… даже можем пожениться.
— Пожениться? Тебе сначала нужно закончить школу, мой миленький, — нежно засмеялась она.
— Через полтора года я уже буду работать.
— А потом уйдешь в армию. И все равно, до того, пока мы сможем открыто встречаться, нам нужно держать все в тайне.
— Я не могу больше ждать! — воскликнул я и сделал попытку взять ее за руку. Из дверей отделения милиции вышел милиционер, прошелся по двору и сел рядом с нами. Дым его сигареты прикоснулся к нашим лицам, я тоже достал сигарету и сытно затянулся. Лена встала и пошла, я последовал за ней.
— Наберись мужества и терпения, — сказала Лена и провела ладонью по моей щеке. — То, что ты уже куришь, еще ничего не значит. До свидания, маленький мой. Слышишь? Я говорю: до сви-да-ни-я. Не иди больше за мной.
И всю следующую неделю ее рука приходила ко мне каждую ночь и до утра гладила меня по щеке, а я набирался терпения, оно росло, ширилось в моей комнате, его становилось все больше и больше, оно терпко пахло цветущей черемухой и пенилось в глазах сумеречным светом. Пошла третья неделя после ночи любви, и терпению уже не было места во мне, так крепко я набрался его, когда вдруг однажды во вторник — был последний день мая и первый день школьных каникул — моя бабка, Анна Феоктистовна, сказала по телефону тете Тосе:
— Вчерась Лиза из первого подъезда поехала к матери в деревню, обещалась узнать насчет меду. Тебе не нужен будет мед? Хороший. Я у ей и прошлой осенью брала.
Вчерась! Я побежал к Лене и, только в третий раз нажав на кнопку звонка, понял, что она еще на работе. В 6 часов я стоял неподалеку от РСУ на 2-й Агрегатной улице и думал, господи, ведь еще каких-нибудь полтора года, и я смогу жениться на ней, ведь я хочу жениться на ней, а там я вдруг поступлю в институт, буду подрабатывать где-нибудь, да хотя бы дворником, как Юра, и не надо никакой армии, и мы будем вместе, открыто, всего полтора года терпения и мужества!
В начале седьмого, когда основная масса сотрудников РСУ схлынула, наконец появилась Лена, но с ней вместе вышел какой-то солидный, наполовину лысый мужчина, они прошли немного по улице, Лена увидела меня, покраснела, они сели в машину и уехали. Это случилось так неожиданно, что я некоторое время стоял посреди улицы, смотрел на вздувшиеся груди атлантов, вмазанных в здание Лениного РСУ, и у меня было такое чувство, какое я пережил лишь раз в жизни, в возрасте трех лет, когда моя мать Анфиса дала мне в руку веревочку, к которой был привязан озорной и большущий воздушный шар, а веревочка как-то сама собою вытянулась из моего кулака и затрепыхалась, увлекаемая шаром в бескрайнее небо. Я так живо вспомнил это, что будто наяву увидел ускользающий шар. Он все летел, все уменьшался в небе, а я уже опомнился и пошел почему-то на пруд; там я сел возле самой воды, достал сигареты и курил одну за одной вонючую «Приму». Когда вылезли сумерки, от пруда, густо стелясь по земле, пошел водянистый запах, я докурил последнюю сигарету и, чувствуя в груди тошноту от пресыщения табачным дымом, побрел по вечереющей Москве.
