Проходя по крыше, она старательно отводила глаза, чтобы не заглянуть в запретное жилище семейства Нуну. Раньше отец с дочерью всегда были там одни, окруженные лишь сонмом молчаливых слуг, а обитатели их переулка с жаром о них судачили. Виктория предпочитала глядеть вниз, на среднюю крышу, туда, где была лежанка Рафаэля, в сторонке от лежанок братьев с сестрами и родителей. Всегда он держался особняком, даже во сне.
С тех пор как он вынырнул из подвала в том потрясающем одеянии, прошел целый год. Теперь все разговоры велись только про войну, грозящую концом света, про то, что она приближает приход Мессии. Между тем лавка Рафаэля процветала, и он по-прежнему кормил свою семью. А по ночам неизменно уходил в какое-то непонятное место — во Дворе его называли театро, не зная, что это такое. Возвращался он под утро, темными переулками. Азури смотрел на это с молчаливым неудовольствием. Еврей, который не боится ни турецких жандармов, ни черта, ни дьявола, он и богобоязненным быть не может. И будто в подтверждение опасений ее отца Рафаэль по будням перестал ходить с мужчинам в синагогу, да и по праздникам тоже. Придя пораньше из своей лавки, наскоро мылся, садился к столу и, не помолившись, с удовольствием трапезничал. После чего в то время, когда мужчины, укрепившиеся в своей вере, возвращались из синагоги домой, надевал костюм, украшал его галстуком-бабочкой и затейливой тростью и отчаливал. Ночью, лежа на верхней крыше, Виктория глядела на его пустой матрац, рисовала в воображении это самое театро, и ей представлялся гигантский, клубящийся паром бассейн, похожий на закрытые бассейны для богатых и знатных в общественных банях, и из него поднимаются ароматы духов и пахучие мыльные пузырьки. И сквозь эти жаркие пары проглядывают ягодицы и разные другие места, а по воде бежит тот самый будоражащий смех, какой слышится из жилища Абдаллы и Нуны Нуну. Невнятные речи порхают, как мотыльки, и с волнующим шорохом плоть сливается с плотью — будто это рыбы, трепыхающиеся в сетях на берегу Тигра. У нее перехватывало горло, и дрожь бежала по членам, и желание было таким неистовым, что стыдно взглянуть на звезды в небе.
По согласию между тремя братьями Рафаэлю, когда придет срок, предстояло жениться на Мирьям или на ней, Виктории. Йегуда, отец Мирьям, не скрывал любви к смышленому парнишке и, хотя сам был очень благочестив, старался не замечать, что Рафаэль религиозных обрядов не соблюдает. А Азизу веселил его озорной облик, вызывала уважение сдержанность, от которой веяло мужской силой. Их сын Эзра, кому судьба уготовила возвыситься над ничтожеством их переулка и стать хозяином процветающей аптеки на улице Эль-Рашид, тот Рафаэля боготворил. Оттого Виктория и не сомневалась, что Рафаэль достанется Мирьям. К тому же к злопыхательствам Наджии прибавилась еще и неприязнь, стеной выросшая между ее отцом и парнишкой: Азури стало казаться, что тот зарится на его положение властелина Двора.
